Снежная сестрёнка

И я выбежал из кухни. Прочь от Хенрика, прочь от виллы «Веточка». Собственно, я надеялся убежать подальше от всего.

Глава 18

Я плавал. Кролем. В бассейне. Взад-вперёд. Плавал взад-вперёд. Я выныривал только для того, чтобы вдохнуть, а так плыл под водой – мне нравилось, как она омывает мне лицо, когда я плыву.

Это единственное место, где я могу находиться, думал я и плыл. Единственное.

Дома было всё так же грустно, школа закрылась на каникулы, к Юну, после того как я себя повёл, я идти не осмеливался. Мы, пожалуй, больше не друзья, и подарки здесь не помогут.

В последнее время единственным местом, куда я ходил, была вилла «Веточка», которой на самом деле не существовало. А единственным моим другом была Хедвиг, которой тоже, как оказалось, не существовало. Потому что она… она была…

Мне требовалось всё моё мужество, чтобы додумать эту мысль до конца.

Что Хедвиг, мой единственный друг, была… была… призраком.

Это ни в какие ворота не лезло, такого просто не бывает. Чтобы вилла «Веточка», прекрасный дом, где в комнатах тепло и уютно, а каждый уголок украшен к Рождеству, вдруг превратилась в оплетённую паутиной и покрытую пылью развалюху. И чтобы Хедвиг с веснушками на носу, хохотушку, с которой мы так подружились, на самом деле похоронили пятьдесят лет назад. Нет, это уму непостижимо.

Вилла «Веточка» и Хедвиг были такими же реальными, как и я, дом – самым уютным местом, где я когда-либо бывал, а Хедвиг – самым живым человеком, какого я когда-либо встречал.

Я тосковал по Хедвиг до боли в груди. «Что она на это сказала бы, – думал я, – что она сказала бы о доме-призраке и живущем в нём привидении?»

Хедвиг наверняка улыбнулась бы во весь рот так, что стала бы видна щербинка между зубами, сморщила бы веснушчатый нос и сказала бы… да, теперь я точно знал, что она сказала бы. Чудесно, сказала бы она, это же чудесно, что такое может случиться, хотя это и уму непостижимо. Ведь между небом и землёй есть вещи, которые мы не можем объяснить – ни ты, ни я. Как же хорошо, что мир полон таких необъяснимых чудес! Поэтому и стоит жить, разве нет, Юлиан, это же и делает жизнь интересной!

Вот что она сказала бы.

Но её здесь не было, и поэтому сказать этого она не могла. Она была мертва и похоронена на кладбище, точно как Юни.

Пока я плавал, в голове моей крутились одни и те же вопросы. Почему я встретил Хедвиг? Почему она стояла тогда у бассейна, прижавшись носом к стеклу, и смотрела на меня? Она должна была мне помочь? Или я ей?

Нет, в этом не было никакого смысла. Я прожил несколько прекрасных, удивительных дней и на какое-то время поверил, что всё может измениться к лучшему. Что и в этом году у меня будет настоящее Рождество.

Но Хедвиг появилась словно только для того, чтобы обмануть меня. Потому что с Рождеством ничего хорошего не выйдет. И вообще ничего хорошего не выйдет.

Я плавал до тех пор, пока один из спасателей не сказал мне, что бассейн закрывается. Я медленно побрёл домой. Потеплело. Снег кое-где подтаял, посерел, на дорогах была слякоть. Я чувствовал, что зимние ботинки промокают. Ведь снег – это просто вода.

Поужинал я бутербродами на кухне, в полном одиночестве. На столе стоял адвентский подсвечник. По-прежнему с четырьмя белыми свечами. И сегодня никто их не зажёг и не поменял на сиреневые. Никакого смысла подсвечнику вот так стоять не было. Да и в Рождестве не было никакого смысла.

Я вскочил, выдернул свечи из подсвечника и выбросил их в мусорное ведро.

Завтра малый сочельник. Но с таким же успехом это мог быть какой-нибудь ноябрьский понедельник. Во всяком случае, дома нет и следа наступающего Рождества или дня рождения. Я попытался что-то с этим сделать, но остальные даже пытаться не хотели, так что всё напрасно.

Дожевать бутерброд сил у меня не хватило. Я отправил его туда же, в мусорку, и пошёл спать, не пожелав маме с папой доброй ночи. Таким печальным, злым и отчаявшимся я не чувствовал себя со дня смерти Юни. Но теперь мне, пожалуй, было ещё хуже, потому что никто меня не утешал.

Сил для разговоров не осталось, для слёз – тоже. Я даже спать не мог. Я тихо лежал в кровати и чувствовал себя так, будто меня парализовало.

Я лежал и думал, что ничего никогда у нас не наладится. И вдруг… дверь в мою комнату открылась, и по полу прошлёпали маленькие босые ножки. Они остановились у моей кровати. Пол скрипнул.

Я обернулся. У кровати стояла Августа, моя младшая сестрёнка.

– Привет! – прошептала она.

– Привет! – отозвался я.

– И тебе не спится?

– Неа.

– Я думаю о Рождестве, – вздохнула она.

– О Рождестве?

– Не будет у нас никакого Рождества. Без Юни.

– Я тоже об этом думаю.

– Можно к тебе полежать?

– Конечно! Залезай!

Августа забралась под одеяло и крепко прижалась ко мне. Точно так же я когда-то прижимался к Юни. Волосы Августы щекотали мне нос. Я принюхался. Она пахла как обычно – мылом, молоком и мокрыми резиновыми сапогами. Лучший запах на свете.

Я слушал, как её дыхание становится ровнее, ровнее, пока оно не сделалось совсем тихим. Она крепко спала.

Так, обнимая сестрёнку, заснул и я.