– Потому что я не хочу забывать, как я тоскую по ней, – продолжал я ещё громче. – И я не хочу забывать, как Юни радовалась. Я хочу помнить всё. И Юни будет здесь всегда, хотя она и умерла. И неправда, что мёртвые просто исчезают. Они по-прежнему здесь, с нами…
Я перешёл на крик:
– Юни по-прежнему член нашей семьи!
Я уставился на них: сначала на маму, потом на папу. Думаю, взгляд мой был довольно строгим. Во всяком случае, они выглядели весьма озадаченными.
– И потому я решил, что нам надо прекратить думать, что всё пройдёт. Вместо этого нам надо говорить о Юни, смотреть её фотографии и думать о ней каждый божий день. Потому что она была весёлой. Очень весёлой. И нам тоже надо снова стать такими.
Я замолчал. Я всё сказал. Больше говорить нечего. Так много я не говорил им с тех пор, как Юни умерла. А может, и до этого тоже.
Мама с папой по-прежнему смотрели на меня. Потом они переглянулись и снова перевели взгляд на меня.
– Юлиан прав, – произнесла Августа.
Мама с папой как по команде открыли было рот, но так ничего и не сказали.
Тогда я почувствовал, что меня прямо распирает от злости.
– Ну что, так и будете стоять? – выпалил я.
Папа шагнул ко мне, но, видимо, это всё, на что его хватило.
– Юлиан, – тихо проговорил он.
Его голос был совершенно безликим. Голос клона папы.
– Подумайте обо всём хорошенько, – сказал я. – О том, как нам дальше жить в этом доме. А мне пора.
– Как это? – проговорила мама. – Куда ты собрался?
– Мне нужно ещё кое-что уладить, – сказал я. – К вам это отношения не имеет. Мне нужно поговорить с другом. И обязательно сегодня вечером. Безотлагательно.
Я пошёл в прихожую, натянул куртку и ботинки, схватил рюкзак.
– Юлиан! – крикнула мне вслед Августа.
Мама вышла за мной:
– Погоди, Юлиан!
Но у меня не было времени. Не было времени думать о том, какие они глупые, эти родители. О том, что даже рождественские открытки не заставили их измениться. Даже злиться времени не было.
Я открыл дверь и выбежал в темноту, на ходу надевая рюкзак. В нём лежали коньки Хедвиг.
Пока я добежал до кладбища, я вспотел и запыхался. Там было темно и тихо, но на многих могилах горели свечи. Я нашёл могилу Юни и остановился. Тёмная одинокая могила. Надо было захватить с собой свечу, но времени на это не хватило. Да и пришёл я не за этим.
Я огляделся. Ряд за рядом могилы, не счесть. Между деревьями вдалеке виднелся фьорд. Там Хедвиг и утонула, подумал я, и по спине у меня пробежал холодок.
Я стал медленно обходить кладбище, останавливаясь у каждого надгробия, чтобы прочитать, кто там похоронен. «Так много имён, – думал я, – сколько же здесь мёртвых». Большинство прожили долгую жизнь, дожили до семидесяти и восьмидесяти. Но попадались и детские могилы. Я узнавал их по малому числу лет между датами рождения и смерти. Каждый раз, когда я останавливался у такой могилы, мне становилось грустно.
На некоторых надгробиях кроме имени были короткие стихи или трогательные надписи. Их я тоже читал:
Время шло. Сколько я уже пробыл здесь? Десять минут или несколько часов? Вдруг я так и не смогу найти могилу Хедвиг? Могил было слишком много. Слишком много имён, слишком много мёртвых.
Я остановился. К ночи похолодало, и я замёрз. Пар, шедший изо рта, растворялся в темноте. Один конёк в рюкзаке натёр мне лопатку. «Нет, мне не справиться, – подумал я, – так и буду бродить здесь целую вечность и искать».
И тут я услышал лёгкие шаги за спиной.
Я резко обернулся и различил между деревьев тень. Голос тихо произнёс:
– Она рядом.
Я пошёл на голос.
– Эй, кто здесь?
Но тень пропала, а я вышел прямо к могиле.
Я сглотнул. До этого момента в глубине души я надеялся, что всё это ерунда какая-то, что Хедвиг – настоящий живой человек, а не лежит на кладбище мёртвая.
Но она была здесь. И всё же её здесь не было. Ведь Хедвиг, которую я знал, была такой же живой, как и я, хоть она и умерла.
И пусть она лежит в земле, и пусть даже она давным-давно сгнила, она по-прежнему со мной.
Хедвиг была сейчас со мной, на самом деле.
От деревьев отделилась тень и двинулась мне навстречу. Из темноты медленно вырисовывалась её фигурка. Красное пальто, кудрявые волосы, веснушки, искрящиеся глаза.
Но не от радости, как прежде. Ей и говорить ничего не надо было, чтобы я понял, каково ей сейчас. Глаза Хедвиг светились отчаянием.
– Хедвиг! – воскликнул я. – Прости меня, я наговорил глупостей! Я не хотел! Прости!
Я пошёл к ней, я просто хотел обнять её, крепко-крепко. Но что-то меня остановило. Она явно хотела поговорить со мной, и впервые слова давались ей с трудом.
– Это… это не твоя вина, – проговорила она, запинаясь.