Снежник

Помню тех, которые на Живой полосе в Айсбенге жили. Что приносили волкам откупного, и не чурались дикому зверю помочь.

А еще помню, как пришла на полуостров зима столь лютая, что мы перестали надеяться наперекор всему выжить.

Впрочем, даже тогда мяса нам снова передали — ведь поставкам из Кобрина холода, даже самые страшные, отнюдь не мешали. И первым накинулся на него наш молодняк: переярки и прибылые. А мы, постраше, не лезли вперед, позволяя им сперва погрызться между собою. Ведь выживаемость всей стаи важнее, чем гибель одного из нас…

Они ели, ели, никак не насытившись. Пока куски, недавно проглоченные, не полезли назад… И малых волчат рвало с кровью на белый и чистый снег. Пенившись, слюна шла изо рта. В глазах лопались тонкие сосуды, окрашивая в темный белок.

Только самые слабые и хилые прибылые сумели тогда выжить. Им злополучного мяса просто не получилось достать…

До чего же злы были матерые волки! Как выли волчицы, теряя детенышей …

Людей, увидев, мы едва не загрызли. А те с нами бороться разве могли?

Вышла вперед них одна баба. Презренно и зло посмотрела на нас. И вдруг жутко она рассмеялась, сказала:

— Вкусно вам было-то, песьи дети?

Тогда же нам не дали напасть на нее. Вперед Пересвет, деревенский староста, вышел. Говорил ей:

— Что же, Бажена, ты наделала? — сокрушался.

От нее не пахло раскаянием, только веяло бесконечно и тягостно зло.

— А что ты хотел? Надоели мне твои подачки. Каких-то зверей кормишь получше, чем тех, кого должен. А людям твое мясо нужней! — громко, развернувшись ко всем, закричала Бажена.

Пересвет на нее с тоской поглядел да изрек:

— Разве ль ты голодала? — и воскликнул для всех. — Иль еще кто?

Никто не вышел вперед, стояли все люди, глядя на светлую землю, сплошь укрытую покрывалом из снега. Но женщина, что нас решила всех потравить, униматься никак не желала. С кислой желчью сказала она:

— Да зачем голодать, когда твои люди могут вдоволь питаться? — завистливо выговорила Бажена. — Иль зверей диких, Пересвет, ты боишься? Да только я, женщина, нашла способ справиться с ними. А ты, мужик, и не можешь? Да только, может, ты и не мужик? Неужто на всей полосе не найдется такого, что б с вилами на этих диких псов пошел?

Мы зарычали, зубами заклацали. Только женщине то и надобно было.

— Али не видишь, как опасны твои ручные питомцы?

Мы наступали. Пока Китан не приструнить вздумал волков:

«Стойте, — обратился он к нам. — Сперва нам надлежит подумать, убивать ли ее».

К нему вышла волчица Дарина:

«Что думать? — возмутилась она. — Сегодня из-за нее я потеряла долгожданного сына!»

Волки одобрительно зарычали, залаяли. Но Китан сохранял в сердце покой:

«Мы отомстим ей, и люди решат, что все, сказанное ею, правда. Что нас надлежит лишь уничтожить, изжить».

«Так давайте же сами порвем этих людишек!» — подозвал кто-то из стаи.

Другая матерая волчица тоже вышла вперед:

— Если мы начнем войну с людьми, они прекратят давать нам откупного. И мои дети, прибылые, погибнут. Голод убьет их, что клинок…

К Китану Пересвет подошел. С мольбой попросил:

— Пойдем, поговорим, волк…

Мой дон за человеком пошел. В доме старосты захлопнулась за ними деревянная дверь. Там, обернувшись иным ликом, вел мой волк разговор с Пересветом. А после вышли они оба, и сказал мудрый староста:

— Не должны люди повторять ошибки своих отцов. С волками в мире жить надлежит. А ты, Бажена, мое слово нарушила…

Женщина рассмеялась зло, широко:

— Кто ты князь иль король, чтоб жизнь мне вершить?..

— Ты сама его выбрала старостой, — не согласился с ней кто-то с Живой полосы.

— Да, сама, — гордо произнесла Бажена. — И что с того? Прежде он думал о нас…

Ей кто-то тут же сказал:

— И все же старостино слово надлежит выполнять…

Она сплюнула в снег и ненавистно вскричала:

— Никто он мне! Никто! А вы, — обратилась она к жителям полосы. — Лучше б думали побольше, а не кидались слепо его приказы выполнять.

Пересвет выслушал предательницу и вынес ей приговор. Изгнали ее, в Айсбенг, в самое сердце изгнали… А мы, волки, так и не тронули ее. Предоставили ей ту смерть, которую женщина так страшилась, боялась.

А умерла она, мучаясь от нестерпимого холода. И главное — одолел ее голод такой, что пришлось ей нас, ненавистных зверей, молить о пощаде…

Но мы не пришли.

Тогда я поняла, что удара ждать можно от человека, к которому прежде был полон доверия. Что в подачке от него может быть подлый, смертельный яд.

И сейчас даже я не верю в милость к нам Пересвета. Ведь, по правде, Бажена всем истину молвила: староста до дрожи в коленях боится наших острых клыков.

А там, хоть дочкой называет, хоть кем…

Страх я почую всегда.

* * *

Ларре дает мне плотную ткань, с мягким и мелким ворсом — полотенце из Берга. Сам по-прежнему не глядит на меня, смешно, по-человечески, чураясь моей наготы. Волки же к такому привычны. Это людская одежда моему брату смешна.

А сама вспоминаю… Айсбенг. Волков, что подыхают от голода. Красноглазых, что, должно быть, теперь над ними власть обрели. Подмяли под себя мою стаю, поглотили…

Страшно. Что с моими родными будет теперь?