Снежник

Ильяс видит над собой свергнутую богиню Ринойю, а рядом с ней созвездие покрупнее — ее свирепого медведя Бакху. Изящная рука охотницы указывает на впереди появляющийся волшебный Лиес. Там ждут бывшего воина Таррума массивы лесов, где разная нечисть живет вдоволь, узкие звериные тропки и люди, не ведающие суеверного страха перед таинственным, незнакомым им колдовством.

Но этой ночью Ильяс в последний раз засыпает на неплодородной твердой кобринской земле. И молит богиню-охотницу, что этой ночью обернулась слепящее-яркими звездами, ее отваги, храбрости и внутренней силы. А сидящего рядом с Ринойей зверя — покровительства, защиты для тех, кто остался в суровой империи. Встретиться бы с ними, свидеться… Сам читает их имена, словно ведовское заклятие: Дарий, Рогвор, Голуба-знахарка, волчица из Айсбенга, которую он не сумел спасти…

Сон ему приходит тревожный. Вдруг снова он видит мертвеца Саттара, глядящего на него безумными застывше-ледяными глазами. Почивший охотник тянет к нему свои покрытые белым снегом руки. Убитый хватается за рубаху крючьями пальцев и рвет к себе Ильяса. Айвинец вырывается, кричит, но Саттар будто не слышит его.

Слышится треск порванной льняной ткани. В чистый снег падает слетевшая с рубахи Ильяса сребристая пуговица и, растаяв легко, как снежника, красит в красно-багряный белую землю.

— Ты дол-ж-жен был умереть в-вмес-с-те с-со мной, — шелестит в беспробудном сне мертвый голос.

Саттар обхватывает руками его крепкую шею и с нечеловеческой силой давит. Ильяс задыхается и с трудом хрипит:

— Нет…

Чувствует, как не хватает ему дурманяще-сладкого воздуха. Пытается отбиться, но все без толку. Смерть к нему подступает… И будто бы за плечом Саттара Ильяс видит ее, вечно молодую старуху. Та выжидает, к нему не подходит. А взгляд безразличен… Ей все равно.

Слышится режущий визг. В заледеневшее лицо Саттара вцепляется теплыми когтями кот. Охотник расслабляет свою железную хватку, и Ильяс навзничь оседает на снег. Делает вдох. Кислеющий воздух достигает его легких.

До чего ему приятно снова дышать…

— Просыпайся! — кричит Рогвор, тут же становясь человеком. — Я его задержу!

Ильяс думает, отчего оборотное заклинание старого друга и здесь, в посмертном мире, действовать может. А Рогвор, теперь уже человек, дерется со страшным почтившим в Айсбенге охотником.

— А как же ты? — айвинец спрашивает у колдуна.

— А я уже мертв, — безразлично, легко его друг отвечает.

Тогда Ильяс вдруг замечает, что глаза того блестят, будто стекляшки, и похожи на иссиня-черный обсидиан.

— Давай же, Ильяс! — торопит Рогвор.

Ильяс видит, как Саттар наносит удары чародею один за другим. Рогвор пытается биться, но погибший воин ему не под силу. Кот падает в снег…

А у Ильяса мутнеет в глазах. Он хочет помочь другу, но сам руки не может поднять: словно ватным, тяжелым становится его тело.

Меркнут лица, сражение. Все вокруг теряет краски.

И Ильяс открывает глаза. Рассветает. Он лежит на поляне, впереди рассекает Лиес горизонт. Ни Сата, ни Рогвора — никого рядом нет.

Только рядом садится на корягу ворона и глядит на него с интересом. Рассветает. На небе исчезает Ринойя, Таллий покидает свое пристанище за ней вслед.

«Вот ведь, приснится», — думает Ильяс.

Отчего-то только дышать ему по-прежнему трудно. Горло саднит, а на шее лиловыми и черными пятнами лежат синяки, принося неудобство.

* * *

Таррум снимает с меня неприятное платье, сжимавшее грудь сильными прутами, не давая дышать. Я жадно глотаю воздух.

Вдох обжигает. Но сколь он прекрасен — не передать.

А тело болит после тугого корсета, как от жестоких ударов. Будто Аэдан помял мне снова бока.

Меж лопаток я чувствую невесомо легкое прикосновенье. Это Ларре проводит пальцами по моей голой коже. Едва дотрагиваясь, рукою скользит по спине. Я ощущаю его касанье, будто слабое дуновение ветра. Он доходит до пояса — и тогда я чувствую боль. Знаю, что там расцвели темные синяки, служащие напоминаньем о нелегком приеме.

Таррум непривычно молчит, не режет нещадно словами будто точеным лезвием. И также бесшумно уходит, не сказав ничего.

А я остаюсь одна. Тушу свечи, остаюсь в темноте. Затем ложусь на кровать и быстро от усталости засыпаю. Снится мне Айсбенг — прекрасный, холодный мой дом. Во снах вижу рядом Китана, призраком следующим рядом со мной. Только странно: нет той нити, соединявшей нас прежде. Словно и не привязана теперь я к нему так, как тогда.

Поутру открываю глаза и вижу — ночью окно распахнулось. Холод, пришедший снаружи, и принес Айсбенг в мой глубокий сон.

Одевшись, выхожу в коридор. И там я чую слабый дух смерти. По следу, что ищейка, в полумраке иду, пока не вижу на полу лежащее тело. А оно принадлежит Молчуну — мужчине, некогда отравившему Ларре.

Острое лезвие поразило сердце убитого. Из него торчит простая деревянная рукоятка кинжала. А под почившим мужчиной кровь густо лежит, и ее запах у меня в носу не исчезая стоит. Глаза Молчуна будто спокойно, равнодушно застывши, глядят в пустоту.