Снежник

И вдруг я вспоминаю. Китана, бежавшего рядом со мной, обгоняя стремительный ветер. Моего дона, делившего со мной азарт охоты. Родного волка, к чьему боку замерши я прижималась.

Будь я человеком, непременно возненавидела бы Ларре за то, что моего любимого он погубил. Но я зверь, признающий лишь силу, заточенную в справедливой жестокой схватке. И раз сумел дона моей стаи Таррум одолеть — значит, его победа бесспорна.

Но все же я его ненавижу. Ни за смерть Китана, за другое. За то, что свободы меня, волчицу, лишил, надев колдовское кольцо. Отправил в дурно пахнущий Кобрин, на цепь в зловонной Аркане меня посадил. Теперь лишь могу я мечтать, чтоб в шкуре, привычной мне, пробежаться, лапами родного снега коснуться.

Пленил, подчинить теперь думает…

Не бывать.

Я клыками вцепляюсь в него, гневно кусаю. Вырываюсь, но он держит, крепко, оплетая меня прутами. Как вдруг Ларре сам меня за холку кусает, по-звериному будто усмиряя мою непокорность.

Как вожак. Как дон со своей волчицей.

Такое странное привычное чувство. Повиновение. Могу ли я позволить это ему?

Мужчина ненасытно меня целует. Лижет и покусывает мою кожу. Снимает с меня одежду, едва не порвав ту. Его колдовской запах всюду. Разливается по моей коже. Терпкий, хвойный. Почти не чувствую я в этом духе человека, хочу его, манящий меня, жадно глотать.

— Что ты со мной творишь… — шепчет мой пленитель.

А я горю. Им, этим пламенем, сметающим мою айсбенгскую холодность. Ощущаю, как теплится внизу живота жар. А он все нарастает. Я не могу взять над ним верх, он сильнее меня. И меня влечет к человеку — Тарруму. Запретное предательское чувство.

И Ларре мне слишком мало. Я хочу почувствовать его, целиком поглотить. Он всюду, но мне этого недостаточно.

Я обхватываю его горячие бедра ногами. Он крепко держит меня в своих мощных руках. На его коже нет неприятной плотной ткани, и его тело вплотную соприкасается с моим. Позади стоящая стена режет мои выступающие лопатки, трет кожу на спине. Но это не приносит боли, не может погасить жар истомы.

Я вцепляюсь в его спину когтями, прижимаясь к нему еще ближе. Вплотную. Чтобы слиться с ним воедино. Жарче, горячее…

— Еще, — прошу я.

Ощущаю на своих пальцах что-то слизкое. Кровь. Я вцепилась в него столь яростно, что оставила саднящие раны.

До чего темны глаза Ларре… Замутненные, одурманенные. И вскользь думаю, что мои должны выглядеть сейчас ровно также.

Не сразу понимаю, что кричу. От этого завладевшего мной пламени, непокорного огня. И я взлетаю ввысь, стремительно, будто птица. Полет дурманит меня.

Ларре Таррум, мой враг, бережно держит меня в своих руках, не давая упасть. Мои ноги почти не держат меня. Всюду ощущаю его горько-терпкий мускусный запах. Если закрыть глаза, можно забыть, что рядом со мной не зверь — человек.

А потом он произносит:

— Твои ночные походы в мои покои могут окончиться только так. С любой иной целью лучше не суйся, — предупреждает меня, кусая за мягкую мочку уха.

И этот голос неожиданно остужает меня. Я падаю в перину из мягкого айсбенгского снега. Его холод гасит неожиданно появившийся жар. И потом добивает:

— А теперь уходи, — тяжело дыша, выставляет меня прочь норт.

Мои щеки все алые. А в сердце звенит пустота. Меня сожгли заживо, а пепел развеяли среди льдов. И мне понравилось это. Быть с человеком, наслаждаться близостью с ним. Но… от самой себя воротит. А норт добил, указал мое место.

Я ухожу, ощущая повсюду на себе его тягучий колдовской запах. И сколь не тру потом нещадно свою кожу пеньковой мочалкой, не могу его с себя смыть. Ларре намертво въелся в мое тело, проник, как пырей, корневищем мне в сердце. Не избавиться от него, не уничтожить.

Сегодня ты снова одолел меня, Ларре Таррум. Вновь победил.

Ненавижу тебя.

Глава 13

Со свистом рассекает воздух стрела. Она пролетает рядом с Ильясом, едва не задевая его плечо. И легко вонзается, как в мягкое масло, в ствол орешника, стоящий вблизи.

Ильяс внимательно щурит свои песчано-светлые глаза и различает впереди силуэт. Там среди зарослей лиеских лип притаился человек. Неизвестный стрелок стоит, совсем слившись с сухими прозимовавшими листьями и буро-пестрыми ветвями.

К айвинцу прыгает скалящий зубы серый пёс — грозный волкодав. Свирепо рычит на него, неистово скалит клыки. Но Ильяс его не боится.

Появляется таинственная лучница. У хозяйки собаки волосы подобны осенней листве. Они выбиваются из-под неприметного бурого платка, завиваются у тонкой шеи. А ее глаза сверкают, как раскаленные горячие барханы.

— Кто ты? — спрашивает его, не отпуская тонкую, будто бы волос, упругую тетиву.

Ильяс усмехается:

— Всех так встречаешь?

На лице незнакомки рассыпаны рыжие веснушки, будто яркие искорки. Она морщится и словно пренебрежительно ему говорит:

— Я задала тебе вопрос.

Ильяс серьезнет:

— Да путник я… Держу путь в пустыни.

Лучница не верит ему:

— Путник? С кенаром наперевес?

— Дороги нынче опасны, — кивает на нее Ильяс, ухмыляясь.

Девчонка молчит. Ее пес по-прежнему скалится.