Снежник

От айвинца сегодня веет странно тревожно. Его взгляд непривычно хмур и тяжел. И смотрит на меня так… пронизывающе. Словно дурная разгадка таится во мне. Затем он решается со мной заговорить:

— Вы говорили, будто не знаете, что с моим братом случилось.

— Да, — холодно отвечаю.

Дарий молчит, и тишина эта ранит меня острее кинжала. Она, словно ледяная стена между нами, повиснув, стоит.

— Ложь, — вдруг уверенно мне сообщает.

Это слово для меня, что тяжелый удар. Оно наотмашь бьет. Больно.

— Вы и Таррум что-то скрываете, — говорит Дарий. — Но мне все равно. Только знайте одно — я вам не верю.

И тут я понимаю, что именно меня весь вечер неустанно тревожило. Билась у меня в голове назойливая непонятная мысль.

Из кармана наставника выглядывает конверт, а пахнет он знакомо. Так привычно, что я не сразу заметила. Ильясом…

Но как же… Он жив?

Разве может такое быть? Ведь я сама слышала, как замерло его сердце и больше не билось. Как Таррум его погубил.

А Дарий между тем продолжает урок. Будто ничего не случилось. Но тщетно: мои мысли витают вдалеке от завитков человеческих букв.

Провожая, мужчина мне говорит:

— Ильяс просил передать: «Берегите себя».

И уходит. За ним грохоча закрывается дверь. Я остаюсь одна, среди толстых, не понятных мне книг. Лишь стеклянные глаза волчицы со стены зорко следят за мной, поселяя в сердце тревогу.

* * *

Вечером я дожидаюсь, пока на Аркану опустится тьма. На узкие улицы она густо ложится, непроглядно стелется. А высокое небо затягивает пелена черно-свинцовых туч. На нем не видно ни единой, даже слабо мерцающей блеклой звезды.

Поместье Таррума морит сон. Слышу храп из-за закрытых дверей и ночное сопенье. Пробираюсь одна по коридору, бесшумно и медленно двигаясь. Так аккуратно, что кажется, поджидаю, чтобы напасть.

Но на свое счастье я никого не встречаю. Нет вездесущего, следящего за мной Инне и мерзкого его друга Браса. Нет снующих шустрых служанок, нигде не шествуют зловещие люди Ларре. Видят они сны, заснув на мягких пуховых перинах.

Дохожу до двери в комнату Таррума и замираю за ней. Но слышу — он спит, тяжело дыша.

Осторожно я проникаю в его покои. Не разбудила ли? Вроде бы нет. Также часто выдыхает он воздух.

Едва дыша, пробираюсь. И все оглядываюсь — крепко ли дремлет. Но веки Ларре все также плотно сомкнуты, а на его лице лежат острые тени от длинных ресниц. Не замечает меня, сновиденьями завлеченный.

Подхожу к дубовому секретеру, покрытому блестящим лаком, отливающим в ярком свете луны. Медленно вытаскиваю ящик, надеясь не разбудить Таррума. Мне везет: не раздается пронзительно-громкого скрипа. Все удачно выходит. Внутри, как я ждала, лежит резная шкатулка. На ней вырезан родовой герб хозяина поместья.

Я вздрагиваю: вдруг в тишине раздается глубокий голос:

— Попалась, — неожиданно шепчет мне на ухо Ларре. И подобрался ведь так бесшумно, неожиданно, со спины. А я увлеклась, не заметила… Обидно.

На плечи он кладет мне руки. Его ладони обжигают меня. Сквозь тонкую ткань я ощущаю жар его тела. А стою ведь — не дернешься, я к нему прижимаюсь крепко спиной.

— Что взяла, на место возвращай, — медленно, вкрадчиво он мне приказывает.

Раздосадованная, назад опускаю шкатулку. Ларре меня разворачивает, заставляя глядеть ему прямо в глаза. А в них бездна: его зрачок широк во тьме и черен.

— Что за интерес к моим личным вещам? — спрашивает и, ответа не дожидаясь, вмиг свирепеет. — Отвечай!

Нет, не могу я сказать, о чем нари Бидриж просила. Это мой шанс вернуться назад домой. Иначе, если даже сумею обдурить коварного норта, за городские ворота охрана не пустит меня. Поймают… Даром тогда, по приезду, обратили сразу внимание. Стражи — острый взор инквизиции. А от фасциев мне никогда самой не уйти.

Но чую, отчего я не знаю сама, что в заветной шкатулке лежит искомый кулон из лунного камня. А там заполучу я его и из тесной клетки назад легко выберусь.

А норт громадной скалою надо мной нависает, опираясь руками о твердую холодную стену. Я же, что в тисках, прижата к нему. И деться из сильного захвата Таррума мне нельзя никуда.

Сам Ларре грозен и страшен. Глаза подобны глубокому, штормящему океану. Он беснуется, злится, едва ли не скалит клыки. Но есть в его запахе нечто еще. Предвкушение, дурманяще-сладкое.

Это чувство знакомо мне. Понравилась ли охота тебе, норт?..

Еще поиграем?

Я чувствую возбужденье. Оно, что бурлящий, клокочущий огонь, во мне легко разгорается. Но это чувство — лишь отражение того, что ощущает сейчас Ларре рядом со мной. Вижу, как его ноздри по-звериному раздуваются, чуя мой запах. Прямо как волк…

Ко мне наклоняется и жадно целует меня. Терзает, никак не насытившись. Как горячо… Я кусаю его и во рту ощущаю кровь. Его, странно железную, пьяную мной.

Мужчина скользит жадно ладонями по моему прижатому телу. Не дернешься ведь, не выпустит из захвата. Ларре меня к себе все тесней прижимает. И дразнит, ласкает. Будто он желает меня к своим ласковым рукам приучить. Как человек мыслит. Жаль…