А здесь я уже потеряла ощущение времени. В тесном подземном мешке я будто бы провела уже вечность. Но все же он благословение от ужасающего внимания инквизиторов, наслаждающихся пытками, словно веселыми, шумными сборищами.
Шаги карателей отдают звоном в моих ушах. Из-за них я вся покрываясь мурашками, и жесткая шерсть встает дыбом от страха. Они приближаются, а мне хочется все сильнее прижаться к стене, слившись с чернильной тенью, и, когда они все-таки входят, как щенок, жалобно заскулить.
А где-то рядом, в таких же каменных клетках, мечутся и беснуются другие пленники, подобные мне. Только они сдерживают крики радости от того, что отворились не их решетки, получая хоть немного короткой вожделенной отсрочки, пока инквизиторы не посетят их.
Но в этот раз не повезло мне. А я вижу уже давно ставшее ненавистным мне лицо. Баллион. Инквизитор, чье лицо подернуто уродливым изогнутым шрамом, а один глаз невидяще слеп под омерзительным широким бельмом.
Он держит в руках тонкий кнут, на котором висят шипами, позванивая, кристаллы не тающего чистого льда. Их грани блестят в полумраке каменного мешка, отражая редкие лучи белого света, попадающие сквозь тонкие прутья. Силы были бы — полюбовалась. Но не сейчас…
Отрешенно я чувствую боль, которая туманит зрение, дурманит мой обезумевший в агонии разум. Фасций играет с моим телом, и я теряю над собой власть. Моя плоть меняет свой облик туда и обратно, подчиняясь воле висящего на шее карателя кулона.
И я проклинаю себя за то, что украла у Ларре бывший некогда белым ашаханский камень.
— Ты знаешь, откуда у норта Таррума этот амулет? — изогнув губы в жестокой спесивой улыбке, говорит Баллион. Мне хочется с силой ударить его, стереть с него это рисованное надменное выражение, чтобы увидеть кровь на разбитом лице.
Он задает вопрос так, будто уже сам знает ответ. И оправдав мое ожидание, инквизитор сам продолжает:
— Лунный камень достался ему в наследство от отца. Асия, разумеется, солгала тебе, поведав милую душещипательную сказку о своей нелегкой судьбе. Но это была ложь…
Удар проходится по моему хребту. И мне так кажется, будто позвонки в нем отделятся друг от друга и движутся, вытягивая мне спину. Но я не знаю, правда это или страшная иллюзия, навеянная мне карателем.
— Никто не знает, откуда появился род Таррумов. Говорят, будто они выходцы из Виллендского княжества, граничащего с Лиесом. И некоторые даже уверены, что их предок — бастард князя, получивший в дар от нашего императора землю за верную службу. Но, я думаю, что это все красивые россказни, не имеющие и крупицы истины. Хотя они бы объяснили, почему в роду норта хранилась столь ценная вещь, — договаривает Баллион, указывая на кулон.
Он опускается на землю так, что его неживые глаза смотрят прямо в мои волчьи, желтые, наполненные болью. И я не могу даже шевельнуться, атаковать, чтобы он тоже познал это мерзкое чувство.
— Некоторые вещи, волчица,
Он касается моего лица ледяными пальцами, и мне хочется дернуться, чтобы смахнуть его назойливое, неприятное прикосновение. И заставляет смотреть в свои страшные глаза.
— Я спрашиваю тебя: кто такой Ларре Таррум?
— Иди к вйану, — ненавистно сплевываю я.
Баллион одаривает меня ужасающе-ласковой улыбкой, не обещающей добра. И бьет размашисто по лицу. Из глаз сыпятся искры…
— Я все равно узнаю, волчица. Я все равно узнаю…
Мой крик уносит подземное эхо, когда он снова заставляет меня чувствовать боль.
— А знаешь почему? Ларре Таррум придет за тобой.
Мне хочется сказать ему, что он неправ, указать на его непростительную ошибку. Но совсем скоро я проваливаюсь в спасительное забвенье, в котором нет инквизиторских катакомб, неживого света и прищуренных злых глаз.
Просто гостеприимная, готовая распахнуть для меня свои объятия тьма.
Когда Ларре вместе со своим другом, Лени Бидрижем, въезжают в Аркану над городом куполом шатра провисает непроглядно-черная ночь. Небо затянуто свинцовыми тучами, и не видно ни единой звезды. А тонкий лик молодой луны появляется лишь затем, чтобы снова исчезнуть за темными облаками, зловеще нависающими над столицей.
— Командующий стражи недавно проигрался мне в баккара. Так что нас пропустят даже ночью, — хвалится Лени, подгоняя свою кобылу.