Дом, телевизор, машина,Всякая утварь и хлам,И «пирамиды» вершина —Все твои помыслы там!Так озабочен железно,Что позабыл навсегдаО целомудренном лесеИ что росинка – звезда.Что нету зорьки мудрее,Вешней добрее земли,Ветра степного бодрее,В мире румяней зимы…Жалко его – ведь не жил он,Свет ему белый закрыт.Видимо, жидкость по жиламМутная вяло бежит.Время кончины наступит,Будут его отпеватьСкрипом турецкие стулья,Словно платформа, кровать.Бог его душу не примет,Тело земля не возьмет,С хламом и утварью сгинет,В памяти неба умрет.
В мире людей и растений
Раньше тянулись друг к другуПоодиночке, гурьбой.В летний денек или вьюгу,Каждый с живою душой.Вон у колодца того жеИль на гумне, где стожок,Иль под опекою божьейВ хате, где кот и телок.A уж беседы водились:Слово-гостинец! ВсегдаРадостно жизни дивились,Хоть не чуралась беда.Будто считая изъяном,Кротко под ситцевый платПрядь поседевшую раноПрятали. Точно как сад.Заморозком обожженный,Зеленью листьев шумит,Дабы не быть уличеннымВ том, что сегодня болит.Помню, мальчишкой угрюмымСлушал их речи тайком.Я тогда вовсе не думал:Это сгодится потомВ сложном моем устремленьеВникнуть в словесную вязь,В мире людей и растенийВ строчках разгадывать связь.Ныне обходят друг другаПоодиночке, гурьбой.В летний денек или вьюгу,С мертвою каждый душой.Речь косноязычна, корява,Как бурьяна ржавый хруст.Выглядит броско оправа,До смехотворности пустоТо, что в основе извечноСущным считалось зерном,Самым земным человечьим,Что не родилось со злом.К ним не ведет моя стежка,Как бы случайной поройВыльется траурно строчкаНад заполошной бедой.