— Хорошо, — после некоторого раздумья согласился начальник экспедиции, — разрешаю. Только давайте этот эксперимент проведем сначала на одной машине.
Ярко вспыхнули под одним из тракторов облитые керосином сучья. Время от времени пламя тушили и делали попытку завести мотор. С каждой такой попыткой все легче проворачивался маховик, и вот после очередного сильного рывка, нарушив длительное молчание, к общей радости взревел мотор.
Вскоре, растапливая снег, нагревая застывшие машины, запылали еще шесть костров.
Красивое зрелище — горящие среди ночи костры, снопы взлетающих искр, длинные, причудливо извивающиеся языки пламени, багровые отблески на холодном металле машин, на лицах снующих вокруг людей. Только некому было любоваться этим зрелищем. Измученные, раздосадованные трактористы меньше всего обращали внимание на красоту костров. Сейчас они хотели только одного — ехать! Надоело, осточертело топтаться на одном месте и возиться с тракторами.
Действительно, как-то нехорошо все складывалось для участников похода, и настроение трактористов все время резко менялось. После совещания в Невере все они страстно желали участвовать в экспедиции, готовы были преодолевать любые трудности. Первые сутки, как ушатом ледяной воды, окатили участников похода. Затем были получены шпоры и письмо от рабочих тракторного завода. Настроение снова улучшилось, все снова были полны решимости выполнить задание при любых условиях. И вот опять эта изматывающая, изнурительная возня с запуском тракторов. Раздосадованные, усталые трактористы рубили ветки и подбрасывали их в костры.
Но вот Козлов сказал, что машины уже достаточно прогреты и можно попытаться двинуться. Быстро разбросав во все стороны горящие ветки, трактористы кинулись заводить моторы. Один, второй, третий рывок маховика — и о счастье! Мощный рев моторов заглушил радостные возгласы трактористов. Некоторое время моторы работали на малых оборотах, давая разминку деталям и узлам машин. Но вот над головою Козлова вверх и вниз замелькал яркий глаз карманного электрического фонаря — сигнал первому трактору двигаться. Машины пошли.
«Ну, не подведите, родимые!» — мысленно, как к живым, обращался Козлов к выступающим над звеньями гусеницы пирамидальным иглам стальных шипов.
…Вот уже час, как непрерывно идет колонна. Самарин лишь изредка короткими движениями подтягивает левый или правый рычаг бортовых фрикционов и направляет машину по нужному пути. Так ехать он согласен. Нужно в Якутск? — Пожалуйста, в Якутск. Хотите на Северный полюс? — Ладно, давай! Можно и на полюс. Лишь бы машина двигалась. Час — небольшой срок, но недаром говорят: плохое быстро забывается. Самарин уже забыл неприятности прошлого дня. «Леший с ним», — думает Самарин. На крепком скуластом лице тракториста написано полное удовлетворение. Колонну то и дело обгоняют автомашины, идущие на Алдан. Теперь скорость их движения уже не раздражает Самарина.
«Ладно. Пущай едут. Мелкота, чего с них возьмешь».
Могучий, тяжело груженный трактор не идет ни в какое сравнение с легкими, быстрыми автомашинами, и Самарин теперь относится к ним с явным пренебрежением.
«Ты, брат, с мое повези, а тогда мчись», — мысленно иронизирует Самарин над автомашиной, провожает ее взглядом до поворота дороги и тотчас забывает о ней.
С навинченными шпорами трактор уже не пошлепывает, как раньше, плавно и равномерно своими гусеницами. Вгрызаясь стальными шипами в обледенелый покров снега, он теперь крупно вздрагивает от бесконечной тряски; в нем что-то звенит, и кажется, что какая-то часть машины вот-вот отлетит. «Наверное, инструмент в ящике под сидением вызванивает, — соображает Самарин, — а может быть, запасные шпоры бренчат — они тут, под ногами валяются. Какая разница! Пусть звенит — лишь бы машина шла». Непередаваемая прелесть имеется в непрерывном движении, и Самарин хочет поделиться этим чувством с сидящим рядом Ершовым (честное слово, Ершов неплохой парень — зря сердился на него), как вдруг замечает, что головной трактор перестает двигаться.
«Неужто буксует? — с тревогой думает Самарин и поглядывает на шпоры своего «Сталинца»… — Неужели и шпоры не помогают?»