Снежный поход

Быстро скользит на лыжах паренек, смело смотрят вперед молодые глаза, и навстречу леденящему ветру бросает проводник колонны обидные для бури слова.

Высокий, пожилой человек, на которого так часто посматривает Петя, идет широким шагом, не спеша, вразвалку.

Он не бросает на зло буре обидных слов. О чем он думает сейчас, этот молчаливый, суровый человек, который время от времени смотрит на своего спутника и улыбается ему? Во время улыбки лицо этого человека теряет свое суровое выражение и делается ласковым. Видно, у него в груди большое горячее сердце, если он не только не замерзает сам, но может согревать других. О чем он думает?.. Может быть, он считает, сколько лишнего времени и сил забрала у экспедиции буря? Может быть, он доволен тем, что колонна тракторов продолжает свой путь? А, может быть, начальник вспоминает сейчас Сибирь, восемнадцатый год, партизанский отряд, густые леса, где в такую же непогодь он дрался с белогвардейцами, отстаивая советскую власть? Кто знает, что думает сейчас этот человек со спокойным, умным взглядом по-молодому искрящихся черных глаз.

К утру, словно убедившись в своем бессилии остановить колонну, буря начала стихать. Солнечный свет развеял цепляющиеся за выступы скал остатки темноты. Ветер еще мчался, но чувствовалось, что сила его спадает. Подъем кончился. Колонна вышла на вершину хребта.

На много километров вдаль расстилалась величественная, грозная панорама оголенных хребтов, заваленных снегом долин, заросших сосною и пихтой плоскогорий. То был путь, который еще предстояло пройти экспедиции.

На Становом хребте, обдуваемом со всех сторон ветрами, впился цепкими корнями в расщелины скал редкий кустарник; стлались, словно ползли по земле маленькие пригнутые деревья.

— Это что — их ветром поломало? — спросил Абрамов у идущего рядом Пети.

— Нет! — отрицательно закачал головою проводник. — Я стоит — ветер ломает. Я лежит — ветер мимо ходи.

И Петя неожиданно бросился ничком на землю и, изогнувшись, прижался к ней.

— Экий ты, брат, быстрый, — даже растерялся Абрамов. — И ни к чему было на землю бросаться, я и так сразу понял. Само, значит, дерево так низко стелется, чтобы его ветром не вырвало. Так ведь?

— Так ведь! — солидно подтверждает Петя, очень довольный, что он так быстро объяснил все начальнику.

Дорога теперь уже не вьется узкой горной тропою. Широкое, непривычно открытое, занесенное снегом пространство лежит перед колонной. Иди, куда хочешь…

* * *

Днем или ночью, в тихую погоду или вьюгу, во время пересмены или в часы похода, когда б ни заходили в вагончик люди, в нем всегда жарко горела печь, в чайнике кипела вода и вкусно пахла пища. В любое время, в расстегнутой телогрейке, перевязанная белым, теперь потемневшим от копоти, пуховым платком, хлопотала бессменная кормилица экспедиции — Паша Лядова.

Тихая, скромная, ловкая и быстрая, Паша очень редко и недолго отдыхала. Никому из участников похода не удавалось застать Пашу сидящей без дела. Когда некого было кормить, она мыла посуду, починяла одежду, убирала вагончик, заготавливала дрова. Радуясь, если человек плотно и с удовольствием ест, Паша запоминала, кто что любит, и каждый раз готовила людям новое и вкусное.

Все участники похода очень любили и уважали свою повариху.

— Ты нам, Пашенька, вроде матери в походе доводишься, — выразил как-то общее мнение тракторист шестой машины Андрей Сироткин, ласковый, общительный парень, с румянцем во всю щеку.

Сейчас Паше приходилось особенно трудно. Почти сутки подряд мела пурга. Почти сутки подряд ежечасно сменялись трактористы, и за все это время не отдыхала, ухаживая за людьми, Паша. Когда буря утихла, и колонна начала спускаться с хребта, трактористы стали приходить реже. Но зато один за другим появлялись гости.

Саша Белоусов (он большей частью приводил гостей), заходя с ними, торжественно объявлял: «И еще одна жертва метели». Он любил красивые фразы. Когда колонна впервые наткнулась на занесенную снегом машину с замороженным радиатором и из кабины вытащили полуживого, насквозь промерзшего шофера, Саша сразу сказал: «Вот жертва метели». Этих жертв потом оказалось очень много, и Сашина фраза вошла в обиход. Еще издали, завидев неподвижную автомашину, участники похода говорили: «Ну, еще одна жертва метели!»

За последним прицепом колонны уже плелся на буксире целый караван: около двадцати автомашин. Отогревшиеся шоферы сидели в кабинах, направляя и тормозя машины на крутых спусках.

Когда Белоусов пришел с очередною «жертвой», за столом сидели Евдокимов и Харитонов; они подвинулись, уступая место гостю.

Гость оказался, не в пример другим, бойкий. Он плотно уселся на скамью и начал деловито оглядывать вагончик. Зажмурившись, протянул руки к печке, с наслаждением вдохнул запах жареной колбасы.

— Ничего не скажешь, культурно живете! — хрипловато сказал он, поглядывая на чьи-то ноги, торчащие с нар. — Чистый курорт! Я бы тоже тут пожил, будьте уверены… тем более, в приятном женском обществе…

И он нагло уставился на Пашу.

— Ты, парень, ешь! — показал на тарелку с пельменями Белоусов. — А лишнее не болтай.