Снежный поход

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Снова под ногами твердая почва. Здесь может случиться все, что угодно: можно застрять, поломать машины, наскочить на что-нибудь. Но провалиться под лед здесь нельзя.

Плотник Опанасенко сбрасывает доху, взбирается на самый верх высоко груженных саней и оттуда смотрит на удаляющуюся сизую ледяную гладь Лены.

— Ай, бисова душа, як воно трищало! — никак не может успокоиться плотник.

После перенесенного потрясения трактористы возбуждены и оживленно вспоминают пережитое.

— Пугнула нас Лена на прощание, — смеются люди. — Чтобы помнили лучше да в другой раз осторожней были.

Движутся без остановки мощные машины.

Чем ближе к Якутску, тем чаще встречаются селения. В одном из них, организованном в земледельческий колхоз, колонна делает остановку. Последнюю перед столицей.

К тракторам один за другим подходят жители наслега. Невиданные, громадные машины, впряженные в тяжелые сани, своим видом и мощным ревом моторов вызывают восхищение жителей.

Медленно, держась за плечо внучонка, опираясь на палку, к одной из машин подходит слепой старик. Некоторое время он молча, неподвижно стоит, прислушиваясь к шуму мотора, затем поднимает палку и опасливо водит ею по воздуху, пытаясь нащупать трактор. Конец палки упирается в корпус трактора, и старик начинает чувствовать, как дрожит преисполненное сдерживаемой силы непонятное чудовище, как яростно и сильно бьется его крепкое железное сердце. На миг старику становится страшно, он быстро отводит палку и делает шаг назад.

— Не бойся, дедушка, это хорошая машина — эта трактор! — звонко кричит внучонок. — Нам учитель в школе говорил о них и показывал снимки. Он рассказывал, что эти машины нам будут землю пахать.

— Глупый ты мальчишка, я вижу, — стараясь скрыть смущение, сердито говорит старик. — Что может испугать меня, старика, который уже прожил свою жизнь?

Воткнув палку в снег, протянув руки, старик смело ступает вперед, подходит к трактору и безбоязненно кладет руки на теплые соты радиатора машины.

— Горячая кровь у этого зверя, — радостно и смущенно улыбаясь, говорит старик. — На дворе такой сильный мороз, а у него такое теплое тело.

Высохшие пальцы старика медленно, словно перебирая струны, гладят чешую радиатора.

— Самого лучшего, самого жирного олешка мы зарезали для дорогих гостей, — говорит Абрамову председатель колхоза. — В наших избах уже накрывают столы для гостей.

— У нас мало времени, — извиняющимся тоном говорит начальник экспедиции, — мы очень спешим.

— Разве время идет скорей, если его проводить, стоя на улице? — шуткой отвечает председатель колхоза. — Пускай одни будут около машин, а другие посидят у нас в избах. И всех надо покормить. Разве машины не будут лучше идти, если люди поедят горячего и вкусного мяса?

«Умный мужик», — подумал Абрамов и согласился с председателем.

В этом наслеге юрты перемежались с недавно отстроенными рублеными деревянными домами. В одном из таких домов жил и Гоголев — председатель колхоза. В комнатах было чисто, приятно, белел свежевымытый досчатый пол.

— Как это у вас в колхозе юрты и дома рядом уживаются? — поинтересовался Абрамов.

— Поселкование! Три поселка слились. А поселки-то были далеко друг от друга. Тем, кто сюда приехал, дома построили.

— И всем построим, — добавил председатель колхоза, поглядывая на входящих жителей наслега, те пришли послушать беседу с гостями, услышать новости. — Всем построим, только не сразу. Много работы нужно. Люди сотни лет по-старому жили. Теперь будем жить по-новому. Будут люди жить в хороших домах. Так хочет наше правительство, которое беспокоится о счастье народа.

В комнату, осторожно перешагнув порог, вошел тот старик, что ощупывал трактор, а с ним другой — еще более старый и хилый.

Старики сели на придвинутые им табуретки, по привычке подтянули мягкие, без каблуков самодельные ичиги, перетянутые в подъеме ремешками, и, вынув кисеты, начали не спеша набивать трубки.

«Поселкование! — думал Абрамов. — Какое большое это дело!»

Пройдя тысячи с лишним километров по необъятным пространствам Якутии, Абрамов теперь ясно представлял себе все значение начатого правительством и коммунистической партией Якутии поселкования.

Сотни лет якуты жили разобщенно. Крохотные поселки — по одному, по два, редко по три хозяйства в каждом — отделялись друг от друга десятками, подчас сотнями километров. Да тут еще тайга, реки, болота, горы, весь этот суровый климат, бездорожье…

Так было выгодно царскому правительству и местным тойонам. Так было легче грабить и обманывать население, держать его в рабстве и повиновении. Так тяжелей было сговориться людям, начать общую борьбу за свободу.

Но с этим не могла мириться советская власть. Освобожденные люди хотели настоящей, полноценной жизни: хороших домов, яслей, клубов, школ, электростанций, тракторов и колхозов. А для этого надо было объединить разрозненные хозяйства в крупные селения.

— Сумерки сгущаются быстро, время зажигать свет, — говорит председатель колхоза, поднимается и с видимым удовольствием щелкает выключателем. Под потолком вспыхивает электрическая лампочка.