Снежный Тайфун

Оказалось, что идет набор на должности надзирательниц концентрационных и воспитательно-трудовых лагерей. Вся Европа покорилась неудержимому тевтонскому натиску, но еще оставались люди, которых требовалось принуждать к тому, чтобы они жили по нашим германским правилам. Выражение «Новый порядок» – это о нас, тех, кто поддерживает порядок и производит насилие в отношении врагов Рейха. Итак, четыре недели обучения, три месяца испытательного срока – и вот, как раз к началу кампании на Востоке, свершилось! С этого момента я окончательно ощутила себя взрослой и самостоятельной, самодостаточной и довольной женщиной. У меня есть отличная, хорошо оплачиваемая работа с возможностью карьерного роста; работа, о которой можно было только мечтать.

Между прочим, далеко не все обучившиеся смогли пройти испытательный срок. Нежные души некоторых моих подруг не выдержали того, что они сами называли «ужасное напряжение». По правде говоря, мне их никогда не понять. Неужели их напрягала необходимость сурового обращения с заключенными? Но ведь это – враги, преступники! Это – те, кто посмел выступать против Рейха! Ни жалости, ни снисхождения не должно быть к этим чуждым особям – евреям, цыганам, коммунистам, гомосексуалистам, лесбиянкам, педофилам и всем прочим, кто не соответствует нашему представлению об идеальных арийских героях будущего… Все они достойны самого плохого обращения, и у меня не дрогнет рука, если придется их наказывать – я была уверена в этом!

Впрочем, в мотивацию других я старалась не вникать. Окружающие люди были мне не особо интересны. Собственно, и подруг-то как таковых у меня не было; так, если только приятельницы. Я просто не могла вообразить такого, чтобы взять и пооткровенничать с кем-то посторонним… Я всегда была одиночкой, привыкнув все переживать внутри себя.

Получив профессию надзирательницы, я ощутила то долгожданное чувство, что теперь-то я достигла того положения, о котором мечтала. Теперь я больше не пустое место, не бессловесное ничтожество. И еще меня грели мечты о том, как я, верно и безупречно служа великой Германии, добьюсь поста старшей, а может, даже и главной надзирательницы в одном из многочисленных концлагерей… У меня будут поощрения и награды, и весь мир будет лежать у моих ног! Но главным в моих рассуждениях было то, что теперь-то я смогу наконец воплотить все свои затаенные, темные мечты о собственном господстве… Сама себе я виделась неким подобием злого и капризного божества, ради своих мелких прихотей распоряжающимся людскими жизнями. И мне до того не терпелось приступить к своим обязанностям, что я даже спать спокойно не могла до тех пор, пока не получила свое первое назначение.

А назначили меня работать в лагерь под названием «Куртенгоф», расположенный в местечке Саласпилс, примерно в двух десятках километров от Риги. Этот немецкий город, некогда бывший столицей могущественного Ливонского ордена, только совсем недавно был освобожден от большевиков, и теперь там требовалось навести хотя бы элементарный немецкий порядок. Насколько мне было известно, в июле-августе в «Куртенгофе» содержали исключительно местных евреев и немного⁷⁶ русских пленных, но с началом осени туда стали доставлять новых заключенных, которых свозили не только с территории рейхскомиссариата Остланд, административным центром которого была Рига, но буквально со всей Европы.

Прибыв в Куртенгоф-Саласпилс в конце августа, я осмотрелась и не удержалась от довольной улыбки. Мне здесь понравилось. Все окружающее так точно легло на мою холодную сумрачную душу, что, пожалуй, впервые за много лет я почувствовала себя дома. Перед моими глазами расстилалось огромное пространство, заполненное серыми бараками, часть из которых еще строилась. По периметру территория была обнесена забором их колючей проволоки и над всем этим господствовала деревянная башня, похожая на старинный средневековый донжон. А вокруг всего этого раскинулся великолепный сосновый лес…

Итак, я приступила к осуществлению своей трудовой деятельности на благо нашего великого Рейха. И работать я стала со всем рвением, подобающим арийской девушке, свято преданной идеалам нации. Уже через неделю своей новой деятельности я отметила, что никогда прежде моя жизнь не была такой приятной и наполненной. С самого начала у меня все стало получаться именно так, как надо. У начальства не возникало ко мне ни малейших нареканий. Ведь еще в процессе обучения я усвоила, что главное качество надзирательницы – отсутствие малейшей жалости к заключенным, то, что некоторые называют «жестокостью». Я же считаю, что данное слово неприменимо к врагам нашей нации. По отношению к этому отребью «жестоко» – значит справедливо. Собственно, те, кто считают иначе, не задерживаются долго на этой работе.