"Снятся сны о Беларуси..." Загадка смерти Янки Купалы

А. Караваева рассказала Купале о том, какую известность приобрело его стихотворение «Беларускім партызанам», которое она слышала и по радио, и в исполнении разных артистов. Вспомнила, как его читали в госпитале в Свердловске раненые бойцы. Купала был этим очень обрадован.

«— Передайте им всем спасибо от всего сердца! — сказал Купала растроганным голосом, потом коротко добавил, что эти стихи сразу «пошли по адресу» — к белорусским партизанам.

…Янка Купала заговорил о Казани, о Волге.

— Прекрасная, величавая река… Пейзажи чудесные… а закаты и восходы над этими просторами — красота какая!.. Теплоходы плывут, как гигантские лебеди,— залюбуешься! — рассказывал он и вдруг смущенно усмехнулся: — А ты вспоминаешь нашу скромную Свислочь или Птичь… вспомнишь какой-нибудь лесок с болотцем, тропинку в поле… Родные места вспомнишь, где жизнь прошла… ну, и…

— Увидите, всё увидите, дорогой Иван Доминикович!

— Скорее бы только…»

А. Караваева повествует далее, как однажды тоже в Союзе писателей она в группке людей, собравшихся вокруг литераторов, которые были военными корреспондентами и рассказывали о событиях на фронте, увидела Янку Купалу. Были упомянуты успешные действия белорусских партизан в пункте В., пункте О»…

«— Витебск, Орша! — вдруг одним дыханием произнес Купала, и лицо его вспыхнуло взволнованным румянцем.

Все оглянулись, и кто-то осторожно сказал:

— Нет, Иван Доминикович, это просто условные обозначения… Витебск и Орша еще впереди.

Янка Купала вздрогнул, понимающе кивнул, румянец его мгновенно погас, лицо осунулось, а глаза потемнели как бы от приступа жесточайшей тоски и боли…

Как и многим людям, мне всегда доставляло душевную радость говорить с Иваном Доминиковичем, но в этот день лучше было оставить его одного, с самим собой: человек сильной и глубокой души так скорее успокоится.

Прошло еще день-два, и я, внутренне радуясь, увидела его спокойное лицо. Поздоровавшись, я шутливо одобрила его бодрый вид, светло-серый костюм, да еще с бутоньеркой в петлице. Каждому бы, право, в преддверии шестидесятилетия так выглядеть!..

— Стараемся, стараемся! — в тон шутке ответил он.

Всем уже было известно, что 7 июля 1942 года Союз писателей готовится торжественно отметить шестидесятилетие Янки Купалы, и я напомнила поэту о готовящемся в честь его празднике.

— Это не так уж обязательно… Да и время какое…— мягко возразил он. В тот день А. Караваева гуляла с Янкой Купалой по Москве, говорила о том, что ее и Купалу волновало, и Янка Купала рассказал ей, что «у него благодаря многим встречам с партизанами уже накоплен огромный жизненный материал о борьбе народных мстителей и всего белорусского народа против ненавистных фашистских палачей. На этом «богатом грунте», как выразился Купала, «есть из чего родиться и взрасти» и поэмам.

— Словом, вы в пути, Иван Доминикович! И какая широкая, великолепная дорога творчества еще ждет вас!

— Да, я это чувствую,— сказал он просто, как о чем-то твердо решенном.— Как ни тяжело бывает на душе, а творческая мысль и чувство сильнее боли сердца».

П. Глебка:

«Хочется еще сегодня напомнить о последней встрече. Это было в 1942 году. Иван Доминикович приехал из Казани в Москву. Владислава Францевна осталась в Казани, где они жили во время воины. Я в тот день приехал с Калининского фронта, заглянул в гостиницу и, узнав, что здесь Иван Доминикович, зашел к нему в номер. Мы поговорили и условились встретиться завтра. Иван Доминикович сказал, что собирается писать поэму «Девять осиновых кольев», отрывки из которой напечатаны отдельно. Это должно было быть произведение о борьбе нашего народа против немецких захватчиков. Утром мы встретились еще раз с Иваном Доминиковичем в комнате той же гостиницы «Москва», где жили Кондрат Крапива и Михась Лыньков».

В. Юревич:

«Сотрудники радиостанции «Савецкая Беларусь», работавшие в Москве, в июне 1942 года, когда Купала приехал из Казани в столицу, договорились с ним о выступлении в одной из радиопередач для населения оккупированной врагом Белоруссии. Передача посвящалась 60-летию народного поэта. Купала просил отложить выступление, так как плохо себя чувствовал после дороги. Наконец было договорено о предварительной записи на тонфольные диски его речи и стихов…

И вдруг 28 июня телефон принес в редакцию страшную весть: Купала умер».

П. Бровка:

«Только в июне 1942 года мне довелось снова встречаться с Купалой. […] Однажды Александр Твардовский, встретив меня, сказал:

— А знаешь, приехал Янка Купала, давай навестим его.