Снимая маску

НАША ВСТРЕЧА С ДЖИМОМ ШАРМАНОМ прошла очень хорошо. Я был рад увидеть его спустя десять лет. Но было понятно, что он уже давно распрощался с миром трансвестита Фрэнка-эн-Фёртера. Теперь он занимался серьезными постановками, последними он поставил «Смерть в Венеции» Бриттена и «Лулу» Берга. Пошлые комедии больше не входили в сферу его интересов.

«Ты должен сделать это, – сказал он, когда мы прощались, – ты должен написать “Призрака”».

Его совет меня не впечатлил. Последним, что я хотел бы написать для театра после «Экспресса», было несколько случайных песен для комедийного мюзикла.

Так что мы с Кэмероном решили попрощаться с «Призраком». Мне было вполне достаточно «Реквиема», а он обнаружил французское шоу по мотивам «Отверженных» Виктора Гюго, и теперь пытался заставить Тревора поставить его с Королевской шекспировской компанией. Кэмерон сообщил Кену Хиллу, что без Джима Шармана мы не сможем работать над проектом. Брайн поблагодарил Майка Батта: возможно, та песня из «Призрака» когда-нибудь станет новым синглом Сары Брайтман. Но не раньше, чем я доведу до ума «Реквием».

35 «Реквием»

Не знаю, сколько из композиторов, писавших реквием, кричали во время репетиций «Полцарства за катафалк!», но я совершенно точно делал это во время первого прогона с оркестром.

Дело было в начале декабря в Хенри-Вуд-Холе в Южном Лондоне. Лорин Маазель стоял на дирижерском подиуме. Казалось, все лондонские знатоки классической музыки собрались, чтобы послушать наш шедевр, и это было катастрофой. Переработка для полноценного оркестра сделала мою вещь, предназначенную для шести инструментов, бесцветной, похожей на размазанное бланманже. Запись нужно было отложить на пару месяцев, чтобы доработать «Реквием», но сеансы были уже забронированы, а телекомпания Би-би-си уже обязалась снимать премьеру в Нью-Йорке. Режиссером был назначен самый серьезный музыкальный продюсер и ведущий Хамфри Бертон. Он был тесно связан с Леонардом Бернстайном и не имел равных в съемке классических музыкальных мероприятий. Отступать было некуда.

На следующий день я встретился в Лорином. Дэвид Каллен хорошо выполнил свою работу – он сохранил мои мотивы и хоральный стиль, просто версия «Реквиема» для симфонического оркестра обнажила все шероховатости. Лорин предложил быстрое решение. Отказаться от скрипок. В качестве временного решения это могло сработать. Так ни что не помешает строю голосов. Мы с Дэвидом Каддиком целую неделю перерабатывали музыку, а Дэвид Каллен проделал потрясающую работу, с невероятной скоростью внеся наши изменения в оркестровку.

* * *

ЗАПИСЬ НА «ЭББИ-РОУД» заняла пять сеансов на предрождественской неделе. Пласидо был в прекрасной форме, единственной частью, с которой ему пришлось помучиться, была «Hosanna». Поскольку она записывалась с классическим оркестром, звук барабанов слышался повсюду, и это мешало. Я восхищался, как Джон Курландер, главный звукорежиссер классической музыки в EMI, справлялся с оркестром и хором. Запись осуществлялась через «дерево», которое представляет собой связку узконаправленных микрофонов, подвешенных над подиумом дирижера. Следовательно, партии записываются именно в таком соотношении, какое нужно дирижеру. Только у солистов были индивидуальные микрофоны. Я узнал, что старомодные музыкальные монтажеры действительно монтируют запись, измеряя длину ленты, на которую была записана та или иная часть, и заменяя таким же куском с ленты, которая, по мнению продюсера, звучала лучше. Поразительно, что такой примитивный способ всегда работал. Увы, этот навык был утерян с наступлением цифрового века. Я был очень воодушевлен и горд, когда впервые послушал финальную запись, ведь я действительно прыгнул в неизвестность, но прыжок вышел довольно ловким. Конечно, все вокруг поддерживали меня. Но сейчас я уже не так уверен в качестве своего произведения. На самом деле, я думаю, что когда-нибудь перепишу «Реквием».

Мне нравится оригинальная концепция: уставший от жизни тенор, вопрошающая девушка-сопрано и невинный ребенок. Мне нравится начало – «Requiem Aeternam». Но сейчас я убрал бы инструментальное вступление и начал с пения ребенка. Мне также нравится, что эта часть повторяется в конце мессы. Ее простая мелодия служит для того, чтобы ввести «lux perpetua» или «вечный свет», поэтому ребенок без аккомпанемента повторяет слово «perpetua» в самом конце, во время и после монументальных органных аккордов, основанных на моей композиции «Judex ergo cum sedebit».