– А ленты через плечо пусть изготовит Зинаида Леонидовна. Кажется, она отвечает за связи с общественностью? Следовательно, общественные награды – это тоже ее компетенция. Ей и кисти в руки, и кумач на шею! А мы давайте-ка делом займемся. Вы, кажется, обещали народу «могилку захоронить»? Самое время!
– В самом деле! – всполошился Харитон Ильич и шагнул к микрофону.
– Дорогие согражданы! – воскликнул Зозуля, и голос его дрогнул от избытка чувств. Он прочистил горло, но слезная дрожь никуда не исчезла.
– Дорогие согражданы! – повторил он. – Сейчас генерал Бубнеев будет обретать вечный покой!
Из динамиков тут же полились чьи-то ангельские голоса. Услышав возвышенно-печальный мотив, Промышленный Аналитик Ярослав Дусин замер, украдкой смахнул слезу из-под монументальных очков и прошептал:
– «Agnus Dei»… Джузеппе Верди…
Никита Монастырный, находясь в трех шагах от Дусина, напряг слух и тут же авторитетно кивнул головой:
– Оно самое! Ни с чем не спутать! Как тонко… Ох, тонко!
И тут же воровато черкнул в своем блокноте: «блеснуть эруд-ей (!!!) написать за муз. Агнус Д. И. «Джузепе верьте!». После чего довольно усмехнулся про себя: «Верьте-верьте! Джузепа не обманет!»
Из-за здания клуба, сверкая сапогами и эполетами, вышел почетный караул курсантов местного военного училища. Четверо дюжих гренадеров несли на плечах объемный гроб, обитый красным атласом. Толпу охватил тот странный трепет, который всегда возникает у постороннего человека вблизи чужих могил, останков и вообще всего того, что когда-то было живым, а теперь уже совершенно мертвое. Подобная смесь суеверной дрожи и нездорового любопытства обычно служит обывателю неплохой заменой истинной скорби и оправдывает его присутствие на любых похоронах. Сродные чувства влекут его в музеи и кунсткамеры, когда там выставляются древние мумии и заспиртованные уродцы. Здесь же, пожалуй, кроется и разгадка тайны неугасимого интереса к «вечно живому» обитателю центрального Мавзолея страны…
Едва завидев гроб, толпа вздохнула и подалась вперед, заставив милицейский кордон сомкнуться плотнее. Ей было простительно это движение, поскольку подавляющее большинство наивно полагало, будто в гробу действительно что-то есть. Лишь немногие посвященные думали, что гроб пуст, но вполне объяснимо помалкивали. И лишь один Харитон Ильич знал истинное положение вещей.
Накануне вечером он сам лично придирчиво выбирал этот гроб. После знакомства с ценами на культовые товары и услуги, ведущий патриот города Славина поскучнел. В его душе попеременно одерживали верх то жадность, то желание пустить пыль в глаза всему городу. Наконец, он нашел оптимальное соотношение цены и качества, выбрав гроб довольно большой и нарядный, но не очень дорогой – из сырых сосновых досок. Большого будущего у этого изделия быть не могло – непросушенная древесина имеет свойство рассыхаться, трескаться и крутиться винтом. Но Харитон Ильич вполне здраво рассудил, что путь, предначертанный этому сосновому ящику, будет довольно коротким, хотя и очень ярким.
Дабы не допустить утечки информации, пустой гроб заколачивали в обстановке строгой секретности, скрывшись от посторонних глаз в полумраке слободского клуба. На церемонии присутствовали лишь избранные: сам Харитон Ильич в качестве идейного вдохновителя проекта, председателя историко-культурного движения и т. д., а также Василий, которому на этот раз досталась скромная роль исполнителя. Голомёдов, хоть и был приглашен, мероприятие проигнорировал, сославшись на неотложные дела.
В самом начале этой закрытой клубной тусовки Раздайбедин отошел в сторонку и воспользовался деревянным настилом сцены, чтобы приобрести первичные навыки заколачивания гвоздей. Пока из темноты доносились глухие удары молотка, перемежаемые звонкими восклицаниями Василия, Харитон Ильич осторожно сдвинул крышку гроба и боязливо заглянул в черную щель. Он не забыл высказываний Голомёдова о том, что в пустом гробу будут похоронены его политические оппоненты, но отнесся к этим словам куда более серьезно, чем сам Кирилл. Пошарив за пазухой, Зозуля торопливо извлек из внутреннего кармана календарь с изображением Хохловцевой, мятую листовку Дрисвятова и вчетверо сложенный газетный лист с портретом Павла Болдырева. Эту наглядную агитацию конкурентов Зозуля запас заранее, еще не до конца отдавая себе отчета в том, что намеревается сделать. Теперь же он быстро оглянулся, убедился в том, что внимание Раздайбедина целиком направлено на ушибленный палец, и понял, что момент настал.