Снохождение (СИ)

Обычный небольшой дом из местного светлого камня, большой двор. По местной традиции — ворота настежь, так же, как и все двери в доме. На небольшой, низкой тележке, которую используют именно для сожжений — Оттар; вокруг него — все, кто пришёл провести его в последний путь.

Так, они заметили Нрая, теперь заметят и меня, посему — время. Знаки траура и сожаления: прижатые уши, хвост к земле, руки сложить вместе у солнечного сплетения, сцепив ладони. Ступать со спешкой нельзя.

Вот Ваалу-Миланэ входит во двор и все вострят уши, обращают внимание. Душ собралось довольно много, здесь львы и львицы самых различных возрастов, но одного положения: простые земледельцы среднего, по простым меркам, достатка. Возле покойного собрались близкие, их тихий разговор прекратился, и все сейчас смотрят на неё, кроме одной львицы, что подарила краткий взгляд, а потом вернулась обратно к своему горю.

Было заметно, что обряд затянулся до невозможности, повис в воздухе неопределенности: у всех был усталый, измотанный вид; заметно, что поругались не раз и не два, решая, что же делать — находиться возле покойника, как неприкаянные, неизвестно сколько времени, или таки исполнить его волю и подождать Ашаи, если та придёт, конечно, а она вряд ли придёт, ибо повсюду праздник, да и дорого-разорительно всё это, ведь не знать, какую сумму благодарения Ашаи захочет в такую ночь.

Миланэ шла, обходя нестройный круг, чтобы таким образом молчаливо поприветствовать собравшихся; кто-то ещё копошился в доме, а кто-то уже и вышел. Ну конечно же, там в ожидании собралась компания львов, чтобы помянуть память Оттара, что ушёл в Нахейм; конечно же, было полно времени помянуть как следует, да ещё и о большом празднике не забыть, потому тройка львищ с простыми, неотесанными мордами истово пытаются походить на трезвых, оттого они выглядят ещё нелепее. Ах нет-нет, здесь есть разные сословия: вон стоят львица и лев; льва видно плохо, сказать что-то наверняка о нём невозможно, но львица чуть ближе, и намётанный, опытный, внимательный с детства глаз Миланэ улавливает дороговизну и строгость её наряда. Пожалуй, то, что на ней одето, стоит дороже этого дома со всей утварью в придачу; но темнота подводит, можно ошибиться, да и взгляд лишь мельком, ведь Миланэ не имеет права делать здесь то, что хочет, она мягко и плавно ступает, рассматривая всех, так знакомясь, так представляясь — без слов.

Все собрались в нестройный круг. Центром стал Оттар, Миланэ и несколько самых близких родственников, точнее, родственниц: ученица-Ашаи сразу поняла, что возле покойного стоят супруга и две дочери; из рассказа Нрая она помнила, что у Оттара есть ещё и сын, но что-то его не видать.

— Спасибо благо… благородной видящей Ваала, что пришла к нам. Там огонь, там есть крас… Это было так внезапно… — заговорила супруга, а дочери отчего-то отошли.

Как и большинство, она не умет отличить ученицу-Ашаи от сестры-Ашаи.

— Я с вами в скорбный час, — взяла Миланэ её руку.

— Не могу говорить. Так устала…

— Малая печаль красноречива. Великая — безмолвна.

Цитата из «Изящных слов на всякий случай жизни». Есть такая книга, её знают все Ашаи.

— Я много ему не сказала… ещё так много…

— Тысячи слов не стоят и одной слёзы. Блюститель слова есть?

— А? — не сразу поняла львица.

— Блюститель слова. Тот, кому оставили устное завещание.

— Нет. Он не успел ничего завещать, смерть была внезапной.

— И потому ушёл без страданий.

— Хватит. Нужно закончить… Хватит.

Верно. Миланэ обняла её, и та растворилась в объятиях, словно Ашаи — избавительница от этого дня и этой ночи.

— Надо продолжать, — шёпотом, только для неё напомнила ученица, когда поняла, что супруга покойного может простоять так очень долго.

— Да, — очень коротко и тихо ответила та.

Объятия разомкнулись, и вот Миланэ уже сама, лишь рядом — Оттар. Его тело полностью обернуто в красную ткань, вместе с головой; в красной ткани сжигают и предают земле, как правило, воинов, стражей, некоторых служащих. Миланэ, дочь своего рода, по неистребимой привычке отметила, что это простой ситец не лучшего сплёта.

Миланэ, по обряду, должна убедиться, что покойник действительно умер; также надо подтвердить его личность — самой, или вопросив об этом присутствующих. Но заученная ритуалистика — одно, а живой опыт ничем не заменить. Конечно же, Миланэ сейчас не будет делать этого, ибо кроме раздражения, это сейчас больше ничего не вызовет. Потому она лишь просто приподнимает ткань, берёт из сумки алую краску и наносит полоску на правую щеку покойного. Тут тоже нужен живой опыт. Нигде не научишься тому, что маленький горшочек с краской должен быть на самом верху сумки, в лёгкой доступности. Иначе будет, как на первом сожжении, которое ей отдала Хильзари — придётся копаться в сумке, прямо как на рынке, и это — в такой момент.