Снохождение (СИ)

Она ощутила, как задрожала повозка под тяжёлыми лапами воинов-Сунгов — они соскакивали вниз. Нехотя открыв глаза, с ленью, под сенью густого леса, поднялась на ровные лапы, мало что понимая; Ваалу-Миланэ-Белсарра ещё не полностью освободилась от снов и пробудилась нехотя, как героиня сказки или легенды. То, что предстало перед её взором, могло потрясти неготовую душу: на хищных фирранах, с пасти которых капала густая слюна, всего в пяти десятках шагов, восседали жуткие, совершенно чужие львы, все тёмной шерсти, все в шкурах, большие и хищные. Но душу Ашаи потрясти сложно, она испытывает это с самых ранних лет, и…

…самым жутким был именно этот, по центру, с безумно-косматой гривой, никогда не знавшей ухода, с мордой полностью в крови, тёмный и страшный, как сама смерть; он рычал. Миланэ с слабым удивлением осознала, что драаги на лету, в скаку своих фирранов, этих древнейших друзей и ещё более древних прародителей всего львиного рода, поднимают короткие, коряво-кривые луки, из которых они так метко стреляют, и целятся в неё, вставшую в полный рост, как в самую очевидную, лёгкую, забавную цель. Ещё более удивительно было слышать свист у левого уха, а вот правое что-то чуть-чуть обожгло, словно маленький огонёк; но она не смотрела по сторонам, а смотрела именно на этого льва, с окровавленной мордой. Он пленился этим взором, или хотел быть пленённым, или выдавал себя за пленённого, но сидел смирно, и фирран его тоже стоял смирно. А, может, он уже представлял, как пленит жрицу Сунгов (какая удача!) и будет делать с нею всё, что желает (какое удовольствие!); он знал, что она — жрица Сунгов, что Сунги имеют глупую, странную, жестокую привычку брать на войны некоторых из своих самок, что служат их богу; дело самки — дети и охота, не война; и даже для него, дикого, это очевидно. Тем не менее, самка эта как-то спокойно, даже неспешно взяла большой, стройный лук, натянула ровную стрелу, а он заворожённо следил за всем, будто не веря…

…Ваалу-Миланэ-Белсарра легко, очень легко отпустила тетиву; всё ей казалось сном, игрой, стрельбой по мишени, как много раз, скучно и нудно, она стреляла вместе со своими сёстрами-дисципларами. И почти в тот же миг страшный лев с тёмно—красной мордой схватился за шею.

Тут-то драаги зарычали, создали невообразимый вой и шум. Что-то у них случилось

Она ощутила, что кто-то сильный, очень сильный, сдёргивает её прочь с повозки на сырую землю, держа локтем за шею, как жертву. Мир перед нею превратился в темноту и серость — это прикрыли большим щитом.

Уже потом воины-Сунги превознесли её, считая полубезумной и отважной, уже потом сотенный дренгир хватался за голову, представляя, что бы случилось, если бы не величайшее везение. Её могли убить, должны были убить — но вместо этого убила она. Она смотрела на мёртвого врага, поверженного её стрелой, и на его фиррана, убитого воинами — верный, он не захотел бросать хозяина.

— Ваалу-Миланэ, в следующий раз не будет такой удачи. Пожалуйста, я прошу: надо укрываться сразу. Сра-зу. Никакой стрельбы из лука. Мой добрые небеса, зачем благородная пошла на такой риск? — спрашивал сотенный, закрывая ладонью глаза и качая головой.

Миланэ пожала плечами, обрабатывая ему мазью рану на ладони. Будто бы она знала. Будто бы каждый из нас в любой миг может отдать отчёт, что и зачем делает.

— Ты убила вожака. У них есть поверье, что если вожака убивают, причём сразу, то это значит, что бог войны отвернулся от них. Поэтому драаги сразу убежали.

Он откинулся назад.

— Наверное, им было обидно, что их предводителя убила безгривая, — засмеялся он. Потом спохватился и дотронулся к её ладони: — Прошу прощения, благородная, не хотел обидеть. Они только так львиц называют. Мне рассказывали, что в их языке даже слова «львица» нет. Только нечто вроде «безгривая».

— Слава Ваалу, что принёс победу, — безразлично молвила Миланэ; гораздо глубже её волновало то, достаточно ли чист кусок ткани, которым перевязывала его ладонь.

Но всё это погодя, спустя.

Тогда, прикрытая щитом, она закрыла глаза. «Надо же, снова не удалось поспать», — тогда подумалось дочери Андарии, воспитаннице Сидны. — «Ничего. Я ещё досмотрю свои сны».

Да, именно Сидна — мать её духа, именно этот дисципларий послал её сюда отдавать служение Сунгам: учиться, каково оно быть с воинами. Когда Миланэ исполнился двадцать и один год, не осталось никаких сомнений, что она отправится на четырёхлунное служение на Востоке: невысокое происхождение, знание траурного церемониала, прекрасная игнимара, познания в фармации — с такой характеристикой нету шансов избежать такого служения. И когда час настал, а настал он двадцать четвёртого дня третьей Луны Вод 807 года Эры Империи, она отправилась из сердца Империи, прямо из дисциплария, на тёмный Восток. Стало даже легче, ведь судьба определилась: надо прожить эти четыре луны, и прожить достойно.