– Анна, ты чего? Я предлагаю каждый день
Прежняя Анна, разгуливавшая по пляжу в желтом купальнике с ромашками, никогда бы не согласилась ни на что подобное, но девушка в оливковом бикини, глядящая на меня из зеркала, просто не может устоять, ведь Фрэнки улыбается так искренне и так широко, а ее яркие голубые глаза буквально сияют. И, прежде чем я успеваю заикнуться о неразумности плана, мы уже обсуждаем детали.
– Двадцать дней, – повторяю я, заразившись энтузиазмом, – двадцать парней. По рукам!
Фрэнки снова дергает бровью, оценивающе оглядывает наши бикини и одобрительно кивает.
Я с улыбкой повторяю ее жест. Вызов принят.
Голос диктора за кадром:
Глава 6
ДО ПОЕЗДКИ ОСТАЮТСЯ считаные часы, а я все никак не могу перестать думать о нашем с Фрэнки соревновании и предстоящих свиданиях. Сомнения впиваются в живот острыми иголками, и мне повсюду чудится разочарованное лицо Мэтта. Иногда я даже слышу его голос:
Я качаю головой и складываю в сумку оставшиеся вещи из списка. Мы уезжаем завтра утром, если, конечно, папа не передумает в последнюю минуту.
– Анна, мертвые не могут говорить, – произношу я вслух. – Заруби это себе на носу.
– Что? – спрашивает мама, которая заходит в мою комнату и, как всегда, изображает, будто стучит в открытую дверь. – Милая, ты что-то сказала?
– Эм… Да нет, просто еще раз сверяюсь со списком вещей.
Я замечаю стоящего позади отца и надеюсь, что они тут недавно. Впрочем, их серьезные лица не предвещают ничего хорошего. Я шумно сглатываю и убеждаю себя, что родители просто хотят напомнить почаще мазаться солнцезащитным кремом, не брезговать помощью спасателей на пляже, хорошо себя вести и не доставлять неудобств дяде Реду и тете Джейн.
– Поговорим? – уточняет папа и устраивается на стуле.
– Ну ладно. – Я вытаскиваю и перекладываю вещи, делая вид, что ужасно занята.
– Фрэнки опять курит, – начинает отец.
Не разобравшись, вопрос это или утверждение, я решаю притвориться, что ничего не понимаю.
– В каком смысле?
– Сегодня я проходил между нашими домами и заметил ее в окне, – объясняет он.
Папа занимается недвижимостью, поэтому у него свободный график. Фрэнки стоит быть осторожнее, ведь окно ее комнаты выходит прямо на наш дом. Последний раз папа поймал ее пару месяцев назад, а потом долго читал
– Она… она просто… просто… ну, не знаю. – Я сдаюсь.
Мне нечего сказать. Разве что попытаться объяснить: Фрэнки сломлена. Что ей еще делать? Только ждать, пока кто-нибудь поможет выбраться из ямы.
Папа тяжело вздыхает:
– Анна, тебе не кажется, что Перино хотели бы провести лето в кругу семьи?
– Так ведь они и едут всей семьей, – отвечаю я.
Эти расспросы ужасно раздражают. Когда Перино пригласили меня составить им компанию, папу пришлось очень долго уговаривать. Еще до смерти Мэтта он резко осуждал «опасные» привычки: ему не нравилось, что иногда зимой я выхожу на улицу с мокрыми волосами, снимаю кроссовки, не развязывая шнурки, и ложусь спать, не воспользовавшись зубной нитью. После автокатастрофы все стало только хуже, и я боялась, что он не отпустит меня в другой город на целое лето. Комментарии о том, что я провожу в обществе Фрэнки слишком много времени, только подкрепляли опасения. Но в итоге папа согласился. Правда, для этого мне пришлось привести немало убедительных аргументов, напомнить об отличных отметках за прошедший учебный год и дать обещание, что я буду выполнять работу по дому. С тех пор, стоит кому-нибудь просто обмолвиться о поездке в Калифорнию, как я сразу стараюсь сменить тему. Все именно так, как я и говорила Фрэнки: папа может передумать в любой момент, и я успокоюсь только тогда, когда окажусь на борту самолета.
– Я понимаю, – продолжает папа, – но тебе не кажется, что дочка соседей – не лучшая компания в этой ситуации?
«Дочка соседей»… Он говорит об этом так, будто я – просто грязь под ногами, которую не отмыть даже самым сильным средством. Как будто я паразитирую на семейной трагедии.