Первая пара, 10–30. Абигэль взяла десятый том, открыла его на странице 30. Ничего особенного на первый взгляд. Она сосредоточилась на картинках, на пузырях с текстом – и вдруг увидела.
Две буквы в разных пузырях были слегка подчеркнуты черными чернилами: «a» и «l» на этой странице. Она едва не запрыгала от радости.
– Отлично сыграно, папа.
Подумать только, Фредерик чуть не унес эти альбомы на блошиный рынок на прошлой неделе. А три месяца назад один из двух напавших на нее бандитов держал их в руках. Абигэль ощутила одновременно облегчение и возбуждение. За этими картинками и пузырями ждали ее ответы. Она скрупулезно занялась каждой парой цифр: одни вели только к одной букве на странице, другие к двум или трем, но не больше.
Расшифровав первые пары, она получила:
Кошмар… Кошмар, материализовавшийся напрямую перед ее глазами. Ее пальцы так сжали карандаш, что грифель сломался…
Проклятая песня ее отца. Та, что звучала перед аварией. Слова ввинчивались в ее нервные клетки. Перед широко раскрытыми глазами Абигэль встал черный седан, лицо отца, большой улыбающийся рот неотвратимо надвигался на нее.
Она помассировала ладонями виски и с опаской огляделась. Перспективы, цвета, формы… Она выпустила из рук альбом, чтобы убедиться, что он упадет на пол, как яблоко Ньютона. Потом она кинулась в гостиную и стала приподнимать вещицы, проверяя, стоят ли они на ее метках. Но некоторые оказались сдвинуты на несколько сантиметров. Она закатала левый рукав свитера и убедилась, что три ожога на месте. Татуировки с бедра тоже никуда не делись.
Абигэль не знала, что делать. Это послание, от которого она так многого ожидала, – неужели это снова чистое порождение ее ума или оно все же реально? Действительно ли отец зашифровал слова своей любимой песни? Она больше не могла. Ей надо было знать, здесь и сейчас. Принять наркотик боли. Ее единственное прибежище.
– Во сне не бывает больно. Не бывает, не бывает…
Повторяя эту фразу до жжения в языке, она достала «Зиппо», которую всегда держала при себе, и сигарету из пачки Фредерика. Подожгла кончик, втянула воздух через фильтр. Пошла в ванную и встретила свой взгляд в зеркале.
– Ты уверена? – спросила она у своего отражения.
– Да, уверена. Давай. Жги.
Она глубоко вдохнула, закусила махровое полотенце и прижала горящий кончик к коже руки. Когда плоть с шипением потемнела, ее ноготь сломался о край раковины. Абигэль с криком рухнула.
Скорчившись на полу, до зубовного скрежета стиснув левой рукой правое запястье, словно силясь прекратить мучения, она чувствовала себя бессильной узницей своего рассудка. Она не могла больше метаться между миром снов и реальностью, будучи не в состоянии их разграничить. Где начинался сон? Когда он кончался? «Всегда есть бодрствующий сон».
В глубокой печали она продезинфицировала ожог, захмелев от запаха спирта. Не женщина, а выжженная земля, вся из кратеров и шрамов. Мертвая, враждебная планета. Она наложила новую повязку, проклиная себя. Что не так в ее голове, в ее теле? Эти повторяющиеся жестокие действия доказывали, что с ней что-то неладно; Абигэль это знала, но ничего не могла поделать. Она была как наркоманка на краю бездны, испытывая потребность сделать еще шаг. Снова и снова.
Она вернулась в спальню. Коль скоро все вполне реально, надо было пережить глубокое разочарование: даже мертвый, ее отец ухитрился сыграть с ней злую шутку. Чем был этот дурацкий шифр? Кукишем жизни? Отравленным подарком двум громилам, искавшим ключ к тайне? Способом заставить их попусту потерять время, поиметь их с того света? Или Ив просто-напросто рехнулся?
Она решила все же закончить расшифровку. Ожог ныл, казалось, будто колючки прорастают внутри ее плоти и циркулируют с кровью по венам.
Все, это были последние строчки песни. Однако оставалось еще два десятка чисел справа, – очевидно, это было название группы. На грани срыва Абигэль применила метод расшифровки к последним цифрам. Она записала:
Это было похоже на GPS-координаты.