«Сгори дотла, паршивая дрянь!» — Крепко зажмурилась я, готовясь к болезненному падению.
Часть 19 «Конец — это начало»
Санеми был в ярости из-за того, что происходило вокруг него, и злился на самого себя. Он пока не решил, что его изводило больше: или жужжащие рядом, как навозные мухи, охотники, или мысли о Мэй Кавасаки. Правда, во всех горестях и несчастьях он винил последнюю: угодил ногой в грязевую жижу — виновата случайная мысль о Кавасаки. Выронил из рук катану — снова Кавасаки. Просто был не в духе — опять эта женщина. Везде была причастна Мэй Кавасаки, когда последняя даже не подозревала о глубине своих злодеяний. Но Санеми это не беспокоило.
Когда он прошёл мимо несчастного цветка и чуть не смял ногами, то ненароком сравнил его с проклятой женщиной из поместья бабочек. Вмиг вся краска спала с щёк Санеми, он звонко цокнул зубами и жутко сверкнул глазами.
«Как же ты надоела!» — воскликнул в мыслях мужчина, высоко подняв ногу, чтобы втоптать в землю несчастное растение. Но почему-то остановился, какое-то время смотрел на цветок, и странная тень упала на его лицо. Санеми тихо откачнулся и присел на корточки, фыркнув и покосившись по сторонам — только бы его позорный акт нападения никто не увидел!
«Ощущаю себя в дураках…» — подумал он и протянул руку с растопыренными пальцами и открытой ладонью, почти коснувшись голубоватых лепестков растения. В его чувствах было мало занимательного, потому что мужчина не часто в кого-либо влюблялся. Если быть точнее, вообще не влюблялся до знакомства с Мэй Кавасаки, его нынешней головной боли. Всё до встречи с ней шло распрекрасно: Санеми не мешкал в своих действиях. Никогда не сомневался и не питал страха испытать пылкую страсть к кому-либо. Никто ранее не стеснял его свободы. Санеми держался строго и холодно, когда дело доходило до других, игнорируя редкие проблески чего-то человеческого внутри себя — не до сантиментов ему было. Потом всё рухнуло. Потому что в жизни Санеми появилась Мэй.
Однако, наслушавшись в пол-уха рассказов молодых холостяков, у Санеми возник вопрос, были ли его чувства теми самыми, о которых все подряд говорили. А если и были, то явно относились к числу не совсем простых: он желал её, эту женщину, просто из-за того, что она была Мэй. Поэтому она должна была принадлежать ему. Это она вторглась в его жизнь без дозволения и объявила смертоносную дуэль, в которой Санеми был заведомо проигравшим. Это из-за неё он сгорал от ревности и мучительно изнывал в объятиях ненависти, не понимая своё сердце.
«А если вместо неё оказался кто-нибудь другой, всё бы было точно так же?» — неоднократно задавался этим вопросом Санеми.
Он никогда не забудет, когда впервые ощутил в груди нечто инородное, ядом распространившееся по всему телу. Тогда эта женщина заговорила о чём-то, ветер растрепал её волосы, и сердце Санеми неожиданно заныло. Настолько сладко и нежно, что стало смешно — он не ожидал, что внутри него могло что-то зашевелиться, кроме клубков многолетней ненависти. В какой-то момент своей жизни Санеми дышал ей, этой Кавасаки, чувства к ней катились по жилам, закипая в сердце. Он почему-то робел и терялся, когда она была рядом. Часто злился и ждал, когда странное чувство утихнет. Но оно не смолкло, только сильнее разрослось, разогнав жгучую кровь по всему телу.
Санеми часто задумывался о том, как между ним и Мэй могло что-то сложиться. Хмурился и с горечью понимал — ничего бы не вышло.
«Обязательно наступит завтра, — подумал Санеми, убеждая себя. — Завтра, в котором я и Мэй будем счастливы. Вместе или нет — роли не играет».
Вдалеке затрещали ветви, и мужчина спешно поднялся, привычно ощетинившись и выпрямив спину. Выглянула невысокая женская фигура, и она была настолько похожа очертаниями на Мэй, что у Санеми вмиг тоской защемило больное сердце. Но стоило той поднять голову, мужчина тяжело вздохнул.
«Не она, не моя
, эта совсем иная. Дурак я, тот ещё глупец…»