СНТ

– Во-первых, не бояться. Подобное лечи подобным. Во-вторых, сконцентрируйтесь на том, что вы действительно хотите, переступите через остальное. Тут ведь главное – представить, как переступить. Представите – так и переступите.

Ей показалось, что переводчик намекает на лёгкий необременительный роман, но он вытащил откуда-то из-под стола старинный кальян.

Скоро в кальяне что-то забулькало, и воздух в комнате наполнился горечью.

Потом Арнольд снял со стены загадочную таблицу в деревянной рамке и положил на журнальный столик между ними.

Таблица была похожа на гигантскую хлебную карточку. На крайнюю клетку лёг странный шарик из дымчатого стекла. Рядом легла книга – вовсе непохожая на старинную, причём даже с её именем, написанным от руки на форзаце.

Потом переводчик передал ей мундштук. Кальян отозвался странными звуками, будто печальным блеянием.

Она не курила с сороковых годов, твёрдо зная, что табачный дым вредит коже лица.

С непривычки книжные полки поплыли у неё перед глазами.

Она вгляделась в пламя свечи, и ей явилась блаженная Ксения в платке.

Впрочем, Ксения ей не понравилась, и Анна Михайловна погрозила ей стрелой, что оказалась у ней в кулаке. «Космонавты летали…» – с вызовом сказала Анна Михайловна в спину старухе, но та уже не слушала и уходила прочь.

Анна Михайловна почувствовала странную силу. Просто нужно встать на чью-нибудь сторону, и дальше дело пойдёт само собой.

Вдруг Анна Михайловна оказалась за кулисами родного театра. На сцене кто-то бормотал, сбиваясь и мекая, бесконечный монолог.

«Как бездарно», – успела подумать Анна Михайловна и выглянула.

На краю сцены, перед пустым залом, стояла Маргарита Николаевна в костюме пастушки. К ногам её жался барашек.

Неслышными шагами Анна Михайловна подошла и встала за спиной у подруги. Маргарита Николаевна всплеснула руками, будто отмечая конец речи, и тут бывшая подруга быстрым и коротким движением столкнула её в оркестровую яму.

Барашек оставался рядом, и Анна Михайловна, решив его погладить, произнесла: «Бяша…»

– Бяша, бяша, – рыкнул барашек, показывая зубы. Морда его внезапно обрела черты переводчика Арнольда.

Сила росла в ней.

«Никого не нужно оставлять, баран говорящий, он свидетель», – с внезапной предусмотрительностью подумала Анна Михайловна и подступила к барашку с острой стрелой в руке…

Она очнулась – переводчик спал, откинувшись в кресле.

Шатаясь, Анна Михайловна прошла по тёмному коридору в свою комнату и упала в качающуюся кровать.

Комната плыла и вертелась, альбом с фотографиями, случайно задетый, рухнул вниз, и родственники теперь прятались от неё под шкафом.

* * *

Её разбудил стук в дверь.

На пороге стоял милиционер.

Два брата-старика жались к стенам.

Унылый врач командовал санитарами, и шелестело военное слово «приступ».

Из-под простыни торчала нога переводчика в дырявом носке.

Ей объяснили, что это простая формальность, и она поставила подпись в непрочитанной бумаге. Милиционер помялся и ещё спросил, не замечала ли она за соседом чего странного, но она, разумеется, не замечала.

Старики забормотали что-то, а она сказала, что давала соседу книгу. Милиционер помялся, но книгу забрать разрешил – ему явно было скучно.

В театре её ждала ещё одна новость – Маргарита Николаевна попала под машину.

Теперь пострадавшая смотрела, не мигая, в больничный потолок, и надежды на то, что раздробленный позвоночник как-то будет исправлен, не было никакой.

Анна Михайловна не преминула прийти в больницу с апельсинами и с любопытством заглянула в эти пустые глаза.

Потом она вернулась домой и принялась читать книгу.

Схемы и линии в книге казались ей понятными, как путеводные стрелы детской игры. Это была инструкция – не сложнее, чем к чайнику со свистком.

Действительно, нужно было сосредоточиться на своих желаниях. Желания – материальная сила, теперь ей было очевидно. Это куда интереснее, чем жалкие склоки в театре, лучше, чем одинокая жизнь по соседству с близнецами-маразматиками.

Прежняя жизнь выглядела выпитой, как стакан железнодорожного чая.

И правда, должно было куда-то уехать. Сменять комнату на такую же в Москве вряд ли получится, но вот рядом, в Красногорске, у неё была родня.

Можно съехаться с ней, события нужно лишь подтолкнуть, и эта, как её… дхарма переменится.

Начать всё сызнова – как-нибудь по-другому.

А с морщинами она справится, наверняка про это написано в книге.

(колодец)

Колодец вырыт был давно.

Всё камнем выложено дно,

А по бокам, пахуч и груб,

Сработан плотниками сруб.

Он сажен на семь в глубину

И уже видится ко дну.

А там, у дна, вода видна,

Как смоль, густа, как смоль, черна.

Владимир Солоухин