Сны Единорогов (СИ)

Кто-то, с кладбищенской нежностью баюкая его, прильнул ближе, теснее, касаясь жесткими морщинистыми губами лба. Губы эти целовали, пальцы свободной руки приглаживали разметавшиеся свалянные пряди, колени, принявшие на себя крошащийся вес, раскачивали, подкармливая послушный цепной сон…

Тай, из чьей души выбилась еще одна ниточка, обернувшаяся пучком подожженной кукольной соломы, покорно провалился в небытие.

🐾

Валет очнулся среди кромешной, но ощутимо живой тьмы.

В отличие от черного дворца, вытягивающего все соки, это место не трогало его, а просто неслышимо гудело, дышало, перетекало из одного в другое, с безразличием взирая на маленького гостя мириадами спрятанных глаз. Темнота была пустой, под покровом ее никто не таился, как никто и не собирался броситься со спины, вонзая в шею веера острых когтей…

По крайней мере, пока.

Мальчик не понимал, откуда знал всё это, но знаниям этим поверил, когда, бездыханно да бездвижимо пролежав длительное время, сумел кое-как пошевелиться, а ни ведьма, ни Дьявол, ни какая-либо из буги-тварей за ним так и не пришли.

Не сдержав самопроизвольно вырвавшегося хриплого стона, он перевернулся на живот, пытаясь подняться на трясущиеся подкашивающиеся колени. Несколько раз падал обратно ниц, разбивая о твердую почву подбородок, но после четвертой или пятой попытки все-таки смог удержаться, переборов тошнотный приступ ударившего головокружения.

После всего, что приключилось с ним за последнюю ночь, обыкновенная темная темнота больше не страшила. Более того, Валет испытывал к ней своеобразную благодарность — он не хотел видеть, не хотел знать, что творилось вокруг, не хотел ни на что отвлекаться.

Он догадывался, что отнюдь не ведьма впустила его в свою обитель. Нет, это сделал кто-то другой. Кто-то, кто заговорил с ним тогда, кто-то, кто трещал костьми одушевленного черного замка, кто-то, кто тоже по-своему жил здесь…

И было везением, ничем не заслуженной удачей, если колдовская старуха до сих пор не знала о незванно пробравшемся госте, блуждающем по ее подвалам да погребам. Удачей, в которую Валет, несмотря ни на что, не решался поверить.

Поборов первый натиск давления, попытавшегося придавить к полу бетонным весом, он, пошатываясь, сумел встать на ноги. Те слушались плохо, неохотно, всё больше заплетались, болели разодранной в клочья кожей и успевшей подсохнуть кровью, но, напоровшись на неожиданно железную волю, подчинялись, неся нетерпеливо подстегивающего юнца в средоточие черных коридоров.

Вскоре, ощупывая пространство иссеченными горящими ладонями, Валет уяснил, что находится в тоннеле — достаточно низком и узком, прорытом, скорее всего, глубоко в земле. Воспоминания, с прорехами, но складывающиеся во что-то цельное, подсказали: он оказался под основанием костяного замка, а потому нужно не бродить здесь, а как можно быстрее искать ведущий наверх путь.

Подталкиваемый в спину этой мыслью, Валет шел всё дальше и дальше — поначалу медлил там и здесь, осторожничал на углах и перед резко выныривающими поворотами. Затем, устав от монотонной бесконечности, оглушенный гнетущей тишиной, испугавшись, что не успеет и не выберется, стал двигаться спорее, порывистее, безрассуднее, со вскипающей злостью ощущая под ладонями тянущийся локоть за локтем надоевший земляной пласт.

Сердце истекало душевной кровью, соловей, запертый в страшной ведьминой клетке, манил отчаянной мольбой, но кругом, сколько ни сбивай в мясо ног, так и оставались лежать непрекращающиеся стены такого же непрекращающегося лабиринта!

В конце концов, в сердцах взвыв, Валет резко остановился, цепляясь ободранными пальцами за нити волос, выдирая те с луковицами, рыча, кусая онемевшие, омертвевшие губы в струпьях кроваво-синей коросты: чертов тоннель мог и вовсе оказаться замкнутым кругом, безвылазным крысиным колесом, западней и ловушкой!

Бессилие, слившееся с жизненно необходимым желанием действовать, обещало вот-вот вылиться в необратимое сумасшествие да, полыхнув, рвануть.

Валет, гортанно рыча, проклиная, стеная, бросился на стену. Пальцы, израненные, разбитые в кровь, отпустив волосы, вонзились в твердую, вязкую, с безумной тяжбой поддающуюся землю. С острой вспышкой ослепившей боли сломался первый из десяти ногтей, покидая привычную ложбинку, оголяя нарывающее кровоточащее мясо.

Но боль лишь подстегнула натянутыми потными вожжами, заставила исступленно забиться, впиться в проклятую преграду всеми когтями, ногтями, зубами, яростно вырывая из той куски сокрушающейся, бесчервивыми червями извивающейся плоти.

Он не мог задерживаться здесь, не мог, не мог!

Безумие, раззадоривая, ударило новой волной, и Валет, сцепляя челюсти, вновь бросился бежать, спотыкаясь о камни и останки корней выкорчеванных или сгнивших деревьев. Кожу холодила капающая сверху кровь, сердце громыхало в ушных перепонках, жилы, раздуваясь от безудержной злобы, подпитывали силой, позволяющей держаться на последней растягивающейся грани.