Сны Единорогов (СИ)

Огромная черная пантера потянулась, выпустила когти, подскребла под бархатистые подушечки лап рассыпчатую мягкую землю. Пронзительно-синие глаза устремились на запад, где, поднимаясь из-за кромки лиловых предгорий, полыхало мозаичным золотом изнаночное красное солнце. Небо, густо выкрашенное в болотисто-хвойную зелень, переливалось рваными клубками застывших облаков, вылепленных в форме причудливых блеклых бутонов.

«Надо же… Еще один странно-странный мир…» — задумчиво фыркнул про себя сажевый зверь, флегматично обвив гибкое тело мягким длинным хвостом. Потом выражение его морды едва уловимо изменилось, ноздри вельветового носа чутко втянули запахший иначе воздух, уши, навострившись, прислушались…

Там же Валет раздраженно рыкнул и, с трудом вскинувшись на подгибающиеся израненные конечности, нестойко покачнулся, с недовольством уставившись на потрепанную рыжую собаку, выбравшуюся из кустов. Собака, как он моментально понял, провела здесь по меньшей мере всю ночь, тщательно придерживаясь добровольно взятых на мохнатые плечи обязанностей, а он, никак не могущий научиться толково пользоваться новым телом болван, её даже не заметил!

Нахмурившись и скривившись, пантера предупреждающе приподняла опасную когтистую лапу, продемонстрировала Леко ощеренные острые зубы, однако червонный пес с меланхоличными лунными глазами лишь пренебрежительно тряхнул ушастой головой и, махнув туда да сюда хвостом, проворчал:

— Нашел чем удивить… Если так неймется, я тоже могу на тебя поскалиться, ясно? — Леко, вернувшемуся к размерам обычной борзой, не умеющей ни дышать огнем, ни принимать устрашающий драконий лик, было абсолютно безразлично, что нахальный черный котяра вымахал настоящим гигантом, способным день и ночь без устали нести на спине их общего друга. — Судя по всему, с тобой можно перестать, наконец, церемониться…

— Да больно надо! И не нуждался я ни в каких церемониях никогда! Просто прекрати уже следить за мной! Это не может не злить, понимаешь? Сам посмотри: вот он я, и я в полном порядке!

— Я смотрю. И вижу, — посерьезнев, бросил червонный пес. — Ты в порядке, да. И именно поэтому едва держишься на ногах, — и, перебив вырвавшееся из кошачьей пасти низкое шипение, добавил: — Тай безумно дорожит тобой и боится снова потерять, Валет.

Пантера, пристыженно опустив голову, примирительно толкнула пса кончиком расслабившейся лапы.

— Нас обоих, приятель. Нас обоих, а не меня одного. Слышишь?

Леко, туманно отведя взгляд, неуверенно, но кивнул.

Их внезапно обретенная жизнь всё еще виделась причудливой и не совсем реальной всем троим, но, за исключением потихоньку угасающих стыда, страха и вины, соединивших три таких разных и вместе с тем таких похожих сердца, Тай, Валет и Леко впервые за свои пройденные вечности учились узнавать вкус счастья и обескураживающей свободы.

С первого взгляда всё казалось неуютным, непривычным, непонятным, оставляющим под шкурой тоскливо нарывающий одинокий холодок. Но если успокоиться, оставить пережитое прошлое и забраться самую чуточку глубже…

Если сделать так — то всё тут же возвращалось на положенные места.

Несмотря на все — беззлобные и, в общем-то, шуточные — подколки, проснувшиеся между ними, Леко по-прежнему неотступно приглядывал за Валетом, вытаскивая перекинувшуюся бедовую кошку из передряг, в которые та с завидным постоянством попадала. Валет всё так же робел перед Леко, безуспешно стараясь это скрыть, да и былая привязанность никуда не подевалась, став, пожалуй, лишь только сильнее. А Тай…

Тай порой, ранними предрассветными часами, окутанными таинственной сиреневой дымкой, всё так же убредал — улетал, теперь он, конечно же, улетал — к сердцу диких зеленых полей, встречая грядущую зарю переливом звонкой деревянной дудочки.

— Тай, должно быть, скоро вернется к нам… — ненароком припомнил Валет, нетерпеливо переступая с одной лапы на другую.

Его новое тело заживало медленно и плохо, будто желая как можно дольше похранить в ранах и переломах память о пекле пережитой преисподней. Но с каждым прошедшим днем, наполненным ясным небом, разделенным теплом и нежными улыбками соловьиного ангела, Валет чувствовал себя лучше — крупица за крупицей, одна сросшаяся косточка за другой.

Правда, нашлись и раны, которым было уже никогда целиком не затянуться.

Душными летнеспелыми ночами, когда белокрылый юноша доверчиво засыпал под черным лоснящимся боком, а Леко, гоняющий визгливых маленьких зверьков, убегал на охоту, Валет подолгу неподвижно лежал, всматриваясь в далекие мигающие звезды стекленеющими глазами.

Сон нередко не приходил к нему вовсе, но он, не желая, чтобы остальные знали об этом, бережно хранил свою тайну.

Вина, что лежала на вернувшемся из царства мертвых сердце, не заслуживала прощения.

Сколько бы раз невинный Тай ни заглядывал в его глаза, ни нырял ладонями в теплую шерсть, ни нашептывал на ухо под благодарное гортанное мурлыканье, что в произошедшем нет его вины, что прощать не за что, а даже если и есть за что, то он всё давным-давно простил — легче Валету так и не становилось.