Сны Единорогов (СИ)

— Отче… Отец… — вся сущность Тая, забившись почуявшей дождь ласточкой, отчаянно запросилось в ласковые ладони нежного родителя.

«Вот мы и встретились с тобой, мой хороший, — улыбнулся старец. Очи его — грозди сверкающих виноградных звезд — разгорелись смеющимся озорным пламенем. — Так, кажется, принято говорить?»

Тай, доселе не готовый даже шелохнуться, не сумел сдержать улыбки уже настоящей — широкой, счастливой, а за ней — чистой перезвонной смешинки, слетевшей с лепестков майского ландыша. Лишь несколько после, поняв, что только что позволил себе, юноша, ужаснувшись, зажал ладонями рот, испуганно потупив помутнившийся взгляд.

«Что же ты?! — теплая длань старца, существующая там и здесь, коснулась его плеча, вселяя волшебное крылатое чувство, названия которому Тай попросту не мог пока знать. — Смейся, сын мой! Смейся и пой как никогда не смеялся и не пел прежде! Нет ничего лучше веселой улыбки да вкуса радости ни в одном из всех придуманных мною миров! Смейся, пока душа твоя греет да звенит!»

К изумлению вконец онемевшего Тая, старец, тряхнув серебряной бородой, засмеялся сам. В смехе его зашептались дряхлые голубые сосны, вспыхнуло восторгом калейдоскопное солнце, зажурчали все ручьи и речушки, ударили волнистым прибоем моря.

— Отче… — несмело, желая, но не решаясь припасть обратно на колени, прошелестел терзающийся бледный юноша. — Отец, молю, послушай…

Старец, блеснув всегда серьезными, всегда задорными глазами, стих. Губы его, скрытые сосульками снежного серебра, ответили грустной-грустной улыбкой.

«Да… Я знаю, о чём ты хочешь попросить, дитя».

Тай, оцепенев, онемел.

«Но не страшись! Не надо. И я, и твои новые братья исполним твою просьбу. Лишь позволь нам еще немного полюбоваться тобой напоследок! Когда ведь теперь мы вновь все свидимся…?»

Тай, не находящий сил поверить тому, что услышали его уши, не находящий сил ничего осознать, сделал то единственное, чего требовало сделать знающее всё лучше него самого сердце.

Задыхаясь хлынувшими по лицу прозрачными слезами, лишенными вкуса старой мирской соли, юноша, припав на колени, прильнул к ногам Отца, хватаясь неловкими пальцами за белоснежный подол, целуя мягкую ткань, сотканную из шелка переливчатых радуг да снов новорожденных жеребят…

Но Старец, запрокинув голову, лишь всё так же звонко-звонко рассмеялся.

За спиной своей Тай вдруг различил шорохи, возбужденные мелодичные голоса, переливистые беличьи смешки, посвист нежных жаворонковых трелей; десятки чьих-то легких ног в пестрых туфлях завели вокруг них с Отцом хоровод; носки и каблуки едва касались травы, вспархивали в воздух, выбивали из него солнечные искры, бесшумно опускались обратно. Ни один цветок не примялся под ними, ни один стебель не повредился, ни один листок не опал.

Длани Создателя, опустившись, накрыли плечи Тая, предлагая подняться, вновь не оставляя возможности отказать, и юноша, смущенный, краснеющий до корней прекрасных волос, послушался, с восторгом засмотрелся на прилетевших из ниоткуда юношей иных. Светлые их гривы струились по плечам и прямым спинам, руки и ноги непрестанно двигались в колдующем эльфийском танце. Глаза — светлые, звездные, сияющие — хохотали, равно как и губы, обнажающие ряды красивых снежных зубов.

За спинами, подрагивая в нетерпении вольного полета, слепя привыкший к зачастившему мраку взор, мерцали лилиями лоснящегося оперения белые-белые лебединые крылья.

«С Валетом мы прошли в свое время долгий путь… — молвил, по-прежнему не разлепляя рта, Старец. Горящие солнцем пальцы взялись за узкую ладошку обомлевшего Тая, накрывая её надежным щекочущим замочком. — Но я не стану мучить подобными тропами и тебя. Возвращайся, милый мой сын. Возвращайся и сражайся за свою любовь».

«Возвращайся!» — ликующим птичьим сонмом вторили ему десятки звонких голосов прекрасных танцующих лебедей.

Тай, не в силах вымолвить ни слова, вновь подкошенным рухнул на колени, касаясь губами до безумства родных Отцовских дланей.

«Да пребудет с тобой солнце!» — воспевали оттепелью и капелью ангельские голоса, пока живой зеленый лес расплывался, мерк, кружился в водовороте сменяющихся пустынь и океанов, подводных пещер и деревьев, способных достать до самого неба.

«Да пребудет с тобой любовь!»

«Да пребудет с тобой свет, наш милый брат!»

…Тай, задыхающийся льющимися и льющимися слезами, закрыл ладонями лицо, отчаянно стремясь спрятать недостойную их всех рыдающую улыбку.

🐾

Черный зверь выл.

За́мок, вознесенный из скелета старого Дьявола, что теперь дотлевал крошечным алым костерком, рушился. Кости, отрываясь, гремели жутким каменным дождем, с призрачной кровью и хрустом суставов отсоединялись друг от друга; исполинский череп, зияющий чернотой пещерных глазниц, покрывался продольными зубастыми трещинами…

Бездыханная птаха всё так же лежала на умерщвленной красной земле, стеклом остановившихся глаз взирая в вечную пустоту.