Сны Эйлиса (СИ)

Так же смотрел он в юности в первые их встречи, задумчивый мальчик, не догадывавшийся, какой ценой написано его существование. За него решили Страж и неутешная мать, а искупление пред мирозданием все ж лежало на нем. Может, поэтому затаилась в его образе грусть. Потом он научился прятаться за искрами лисьего лукавства, лишь иногда позволяя себе не играть на публику.

А теперь вдруг слетели все маски, слезла краска парадного балагана, и Сумеречный со всеми знаниями тысяч миров не ведал, что делать, какие слова подобрать, потому что вновь наставал мучительный пробел, необходимость действовать самому. И тогда он ощущал себя моральным калекой, неспособным подбодрить близкого человека. Он слишком эгоистично ринулся прочь из башни в минуту, когда следовало бы остаться. Но страх от раскрытой истины поразил тогда Стража, пронзил насквозь, гоня прочь, точно ветер, что сбивает с курса заплутавшую птицу.

— Появись, не стой за колонной, — вдруг почти беззвучно шевельнулись бескровные губы Раджеда, всколыхнув движением мимики легкие морщинки, которые сделались более глубокими из-за осунувшихся щек.

Эльф молча вышел, ощущая, как его вполне человеческое тело колотит озноб, пронизывающий искрами холода душу. Он не решался отвечать, да Раджед и не требовал. Какое-то время льор все еще смотрел перед собой, точно спал наяву, но потом все же устало моргнул пару раз и поглядел на пришедшего. Однако говорил размеренно без слов приветствия, точно обращаясь к себе:

— Портала теперь нет… Я не знаю, как восстановить его, — голос его звучал ровно, как у обреченного, принявшего в полной мере неизбежность конца, но внезапный вопрос всколыхнул эту покорность: — Остался ли шанс найти Душу Эйлиса?

Эльф сжал кулаки и вполне совладал с бешено колотившимся сердцем, чтобы ограничиться скупым ответом:

— Остался. Почему ты считаешь, что она за его пределами?

Собственный голос звучал пространно и надтреснуто, вместо живого участия вновь выходили поучительные наставления.

— Если остался, то я найду ее, непременно найду, — отозвался уверенно Раджед, встрепенувшись.

Эльф ведал, что со дня их последнего разговора сердце друга питалось надеждой, позволявшей не замечать мучительную агонию мира. Однако Сумеречный вернулся в минуту предельного отчаяния и, кажется, поймал на краю пропасти, в черноте которой и злоба, и уныние, и поспешные недобрые решения без цели и назначения. Теперь же вновь зажглась едва угасшая искра, подхваченная и выраженная в печальном вздохе:

— Но за пределами Эйлиса осталась София… Впрочем, наверное, Эйлис важнее. Важнее моей жизни, моей любви, — Раджед приподнялся, отложив книгу, рассматривая свои руки, губы его едва уловимо с невыразимой болезненной нежностью шептали: — Буду искать Душу Эйлиса и хранить то единственное, что согревает меня теперь, ограждает от всего этого хаоса — воспоминания о ней. С каждым днем они становятся все более светлыми. И я все лучше понимаю: она была права.

Но одновременно в нем улавливалась безотчетная сильнейшая тревога, какая свойственна всем, кто волнуется за родных и близких в далекой стороне.

— А если ей грозит опасность? — воскликнул Раджед, нервозно сминая белую ткань рубашки, с досадой сдавленно продолжая: — И я не рядом. Ведь мир Земли тоже странное место. Их там восемь с лишним миллиардов, поди разбери, кто порядочный. Эльф, скажи, что с ней все в порядке. Скажи и не соври!

Раджед обратился к другу, без вызова, без осуждения, обезоруживающей искренностью отзывалась и его тревога. Ни следа тщеславия, ни воспоминания о желании присвоить, ни единого свидетельства о былых обидах и мстительности.

— Не совру, — лишь вкрадчиво кивнул Эльф, вложив в эти слова все возможные чувства. Сооружать сложные высокопарные конструкции не случилось настроения, не подходил случай.

— Я верю, что она не свяжется с плохим человеком. Я верю… — Раджед устало опустился на софу, проведя руками по волосам. — Я хотел бы, чтобы она была счастлива. Даже без меня.

В тот миг он в полной мере отпустил ее, предоставил свободу выбора, что-то окончательно перевернулось в его душе, точно раньше миру показывалась темная сторона этой незримой луны, а ныне взошла способная ярко отражать свет. София… Софья. Не своим присутствием, а своим решительным побегом она преобразила льора. Ему потребовалось время, чтобы осознать, как сильно он ее любит. Он больше не желал обладать ей, томился и мучился, но тихо радовался, что девушка встретит кого-то более достойного, чем он, и обретет свое счастье в своем мире. Он желал ей счастья без него и не с ним, потому что по-настоящему полюбил.