Сны Эйлиса (СИ)

— Девочка. Выросла, — заключил Сумеречный. И два почти бессмертных существа остались созерцать вновь померкший портал.

***

Ветер перебирал множество рисунков Эйлиса, схемы, записи, предположения. Не хватало данных. И Софья злилась, что не прихватила в свое время что-нибудь из библиотеки Сарнибу. Впрочем, она не настолько верила в себя, чтобы надеяться спасти в одиночку целый мир. Но некий ответ на его беды прощупывался где-то под поверхностью. Если бы уловить…

Она как раз расхаживала по комнате, стояла перед заветным зеркалом и приводила мысли в порядок, когда вошла мама, заметив распростертый на столе альбом.

— Соня, что это?

— Да так, мам, ничего. Книгу пишу, — отмахнулась по привычке Софья, однако уже который год корила себя за эту ложь

— А, ну хорошо… Хорошо, — пробормотала мама, в годы студенчества она еще прибавляла: «Но лучше учись». Теперь же все чаще звучали мягкие призывы искать работу и подумать о своей личной жизни. Софья же дала себе еще пару месяцев для полного осмысления. Если бы за это время ответ не пришел к ней, то она бы смиренно влилась в русло привычной земной жизни.

— Да, это так, ерунда. Ерунда… — отвечала она эхом. Да, влилась бы. Но уж точно не сумела бы никому отдать свое сердце. Нечего отдавать, далеко оно осталось, в другом мире. А после рассказала обо всем Валерии и подавно. С того дня решимость крепла, и вот ближе к вечеру какой-то смутный зов донес слова Раджеда. В мыслях даже соткался образ льора, стоявшего на балконе в библиотеке. И в речи его не содержалось и капли лукавства. Он желал ей счастья. И даже не с ним…

«А с кем же? С кем еще, жизнь моя?!» — воскликнуло все существо Софии, которая прижимала дрожавшие руки к сердцу. По щекам скатились две серебряные слезинки. Вот он, Раджед, совсем настоящий, без масок, без притворства. И сколько великодушия в нем обнаружилось. Уже не желание обладать, уже не жертва и не одержимость, как холодным идолом, но живая заинтересованность в благополучии. О! Как же она желала отплатить тем же! Как же она хотела бы утешить его долгую таинственную муку!

И в тот день она узрела его в зеркале, однако впала в оцепенение, не веря, что это вновь случилось. Образ мелькнул всего на несколько мгновений, и все же ей не хватило смелости: Софья стремглав выпорхнула из своей комнаты и беззвучно надсадно заплакала, запершись в ванной. Никто не слышал за гулом воды.

Зачем же так мучило их обоих мироздание, не давая и шанса на встречу? Они столько всего уже пережили! Пусть безумно далеко друг от друга, и все же вместе.

Но когда первый порыв потрясения улягся, Софья обнаружила в себе непоколебимое намерение все изменить: «Жемчуг и янтарь. У меня есть жемчуг, но у меня остался и янтарь. Как там было? Постучать по зеркалу и назвать по имени. Раджед Икцинтус».

Вскоре она отперла шкатулку, спрятанную глубоко в ящике стола. Там и правда обретался крошечный осколок того самого янтаря, с помощью которого она попала впервые в Эйлис. Воспоминания о Раджеде тех лет будили лишь неприязнь, по-прежнему. Но и собственный упрямый образ оставлял желать лучшего. Все меняется, все происходит в свое время, главное, не пропустить. Поэтому Софья торопилась, точно и правда нависало истечение какого-то важного срока.

Она три раза постучала по зеркалу, называя по имени чародея. Однако ничего не произошло. И тогда ее окутало обезоруживающее оцепенение: «Нет, это невозможно… Невозможно. Тогда в чем смысл всего этого?»

За окном опускалась тяжким пологом ночь, фонари мерцали оранжевыми шарами. Вскоре они сменились чириканием первых птиц. Весной светало рано, небо запестрело переливами зеленого, бирюзового и бледно-алого. А сон все не шел, все роились сумрачные думы, пока Софья лежала на диване, рассматривая неподвижно зеркало. Она ждала, надеялась, звала, но образ чародея не проступил знакомыми долгожданными чертами. Где же, где ее чародей?

Но что-то подсказывало: это ее битва, ее выбор семь лет назад, значит, и исправлять ей. Со стороны Эйлиса портал явно восстановился, а вот с ее… Что-то возможно починить только с двух сторон, как соединить два сердца. Между ними уже протянулась незримая яркая нить, не ведавшая о разделении далеких миров.

Ближе к утру Софья решительно встала, сдергивая жемчужину с шеи. От порывистого жеста порвалась тонкая цепочка, упав к ее ногам. Жемчужина потеплела в руках при соприкосновении со стеклом.

— Раджед Икцинтус! — повторила она, прикладывая артефакт к зеркалу, однако на имя льора жемчуг никак не реагировал. Тогда Софья, следуя логике парадокса, решительно произнесла три раза свое имя:

— Софья Воронцова!