Сны Эйлиса (СИ)

Две недели прошли в усердном труде, Раджед с удвоенной силой распутывал линии, окутывавшие его башню. Они сбились страшным клубком защитной магии, ощерились, словно гигантский морской еж, который вовсе не желал с кем-то контактировать. Защита малахитовой башни вела себя куда более покладисто, однако с ней тоже приходилось долго возиться. Опасно было хоть немного ослаблять щиты, наверняка Нармо следил за ними.

Сарнибу под прикрытием своей магии совершал пару вылазок в яшмовый льорат, но хозяина там не обнаружилось, или же он не позволил себя обнаружить, что лишь подтверждало худшие опасения.

«Я спасу Эйлис, спасу Софию!» — твердил Раджед, когда работа над магией башен нещадно изматывала его. Если бы не забота Софии, он бы позабыл о сне и еде. Он не имел права проиграть, когда случилось великое чудо, когда не какой-то Страж Вселенной, а давно известный малахитовый льор рассеял злую напасть вокруг своих владений. Жаль, Сарнибу так и не сумел внятно растолковать, как ему это удалось. А Илэни, чей характер изменился до неузнаваемости, лишь загадочно говорила: «Он просто поверил в себя». Если бы! У Раджеда хватало самоуверенности, а сердце горело пламенем любви к Софии, однако его льорат не спешил расцветать. И к концу второй недели эта мысль вновь въелась в сознание мерзкими сомнениями.

«Что если чудо не для нас? И не про нас весь сказ, не мы его герои», — устало думалось в холодной ночной тьме, когда рядом тревожно дремала София. Она радовалась, она разделяла все его стремления, однако с каждым днем все так же неизбежно исчезала. И изменило бы что-то соединение двух башен — неведомо, маловероятно.

«Что, ну что надо сделать?» — исступленно размышлял Раджед. Часы сменялись сутками, предельное напряжение звенело в воздухе ожиданием чего-то, то ли зловещего, то ли светлого и невероятного. Грядущее рассеивалось дымкой в тумане, все великие честолюбивые планы обессмыслились. Между прошлым и будущим звенел короткий миг в бушующем океане времени.

— Что еще сделать… София… Софья… Мне порой кажется, что мы ни на шаг не приблизились к разгадке, — устало вздыхал Раджед вечером в библиотеке. Соединение защиты башен входило в завершающую стадию, череда собственноручно сочиненных хитрых шарад поддалась, переменила полюса. Порой создавалось ощущение, будто магия — живое существо, с которым приходится осторожно договариваться. В такие моменты вновь вспоминалась песня Эйлиса, эти неуловимые колебания за гранью слухового восприятия. За две недели они почти истерлись из памяти, под рутиной тяжелой работы и умственного напряжения поблекли ощущения, потеряли остроту и точность. Они сдвинули что-то на глобальном уровне, но сумели бы повторить?

София тихо сидела в нише окна, которая в последнее время стала ее излюбленным местом. Она уже ничего не читала, лишь долго с пронзительной тоской взирала на пустошь, сжимая в ледяной ладони талисман.

— Они зовут, — говорила возлюбленная, обращаясь к оконному стеклу. — Много-много голосов…

Раджед поежился: ему казалось, что все эти окаменевшие люди отнимают его Софию. Когда страдания Эйлиса стали слишком велики, он выбрал человека за пределами себя, потому что на планете не нашлось кого-то достаточно самоотверженного. А, может, требовался кто-то, способный взглянуть со стороны на все это уродство изуверского правления. Сотни лет бессмыслицы. Раджед теперь отлично осознавал это, теперь, когда в запасе у него осталось не больше человеческой жизни. Ограниченное время заставляло больше ценить каждое мгновение.

И все же он ничем не сумел помочь Софии, она растворялась, внимая голосам окаменевших, недоступных для льора. Они звали ее семь лет, а жемчуг универсальным передатчиком принимал заодно и боль землян. Но спасти всех — невозможно. Хорошо хоть это София понимала. Вернулась она именно ради них, этих живых статуй, а к нему… только, чтобы попрощаться, вкусить хоть какую-то радость перед неизбежной катастрофой. Она ведь все знала еще тогда, отрицала, бунтовала, а теперь совершенно смирилась. Зато чародей — нет, никогда и ни за что.

— Если ненависть вызывает каменную чуму, может, рассеять ее способна любовь? — отрешенно отозвалась София, не оборачиваясь.

— Почему именно ненависть?

— Ты умел вызывать раньше каменную чуму? — встрепенулась возлюбленная. — Как ты наслал заклятье окаменения на великанов Огиры? Ведь это сделал ты.

Она не обвиняла, она не призывала немедленно совершить нечто невероятное. Голос ее лился печальной мелодией, слова складывались в факты без тени укора.

— Я… И я сожалею об этом. Но да, я больше не сумел повторить то заклятье, — Раджед сжал кулаки, нахмурившись. — Это и не заклятье было! А как будто… концентрированная ненависть, невероятный гнев. Ужасная ярость!

— Тогда что если лекарство от чумы окаменения — это любовь и сострадание? Желание спасти, а не желание уничтожить.