Сны Эйлиса (СИ)

«А что я испытывал к Юмги? Первую юношескую влюбленность, а потом служение идеалу. Но ведь это не любовь», — осудил себя Олугд. Он постепенно улавливал неопределенное ощущение без названия, что-то на грани звука и мысли, что-то, больно и радостно томившееся под грудиной и под кончиками пальцев. Душа? Ее отклик на душу мира? Руки задрожали, словно нащупали что-то. Линии? Линии мира? О них говорил Раджед?

Струны и песня. Весь мир — великая симфония, музыка души. Олугд закрыл глаза, чтобы лучше слышать. Он представлял своего отца, его заветы, вспоминал каждого из прибывших в башню беглецов, каждую из отряда Юмги.

«Лекарство от чумы окаменения — любовь», — донесся голос, не то собственные мысли, не то чье-то откровение. Песня самоцветов обращалась в слова, находила понятный для ожившей воли язык.

— Юмги! Любимая! У меня нет талисмана, но если настало время чудес, то он и не нужен. Юмги! Вернись! Пожалуйста! Я был глупым принцем, пытался подкупить тебя бессмысленными подарками. Но я полюбил тебя с первого дня нашего знакомства. По-настоящему.

Слова на миг заглушили песню, но они переполняли, рвались стремлением к несбыточному счастью. Теперь бы он встал плечом к плечу с Юмги в борьбе с Нармо. С мечом, а не с магией белоручки отстаивал бы родной льорат, отвоевывал у вероломного врага потом и кровью. Если бы только Юмги вернулась! Вот он, прямо перед ней, стал другим человеком, по-настоящему честным с собой и окружающими.

Но прошла минута, другая, третья… песня мира постепенно затихала. Неужели для великой магии им требовалось только собраться всем вместе? Неужели его сила была способна только поддерживать более могущественные камни? Нет, они не имели значения! Только жизнь имела значение!

И все же отчаяние пронизало душу свинцовой шрапнелью, отравило напрасным ожиданием. Олугд застыл, подавшись к статуе, распростер руки, точно крылья. Неужели ничто не менялось? Он слышал! Он слышал песню, ту самую, вне слуха и восприятия — дух Эйлиса отвечал, замирал, вновь свивал струны рычагов мироздания. Молодой чародей не управлял ими, он следовал совету Сарнибу: никого нельзя заставить, принудить силой, возможно лишь договориться. И Олугд всем существом просил возвращения Юмги из каменного плена. Таким было его испытание будущего правителя земель, пока что скрытых камнем. Но неужели все напрасно? Неужели все лишь иллюзия и игра больного воображения?

Возможно, они все просто сошли с ума, не суждено вот так ломать многовековые законы! Хотя… если их придумали только как ограничение, только из жадного страха…

Олугд всматривался в малейшие изменения каменной статуи, где-то на границе сознания застыла тонким пронзительным звоном одинокая струна. Под ее едва различимый гул создавалось ощущение полета, но наверх или в бездну? И когда ее звучание достигло пика, пронзив сердце чародея ужасом, по щеке каменной статуи скатилась прозрачная слеза, отчего Олугд тоже заплакал.

— Юмги! Юмги! Ты же слышишь меня!

Камень подернулся трещинами, из-под которых лился свет, саркофаг опадал, рассевался пылью на щебень дорожек. Вскоре от него ничего не осталось.

И Юмги ожила. Юмги Окаменевшая вновь стала Юмги Каменной, несгибаемой, победившей саму чуму окаменения.

— Олугд… — выдохнула она, и на устах ее играла теплота весны. Подобно богине с картин, она грациозно выгнула длинные руки, плавным движением меняя позу. Тело ее не затекло и не атрофировалось, она вернулась прежней, как в тот день, когда окаменела. Даже случайная ссадина на левом локте все еще не зажила. Взметнулась медовая коса, и засияли изумруды глаз. О! А ведь он уже успел позабыть их неукротимый блеск.

— Олугд! Почему я на постаменте?! — осведомилась она, будто ничего не случилось, а потом рассмеялась, прочитав на лице Олугда обескураженное замешательство: — Какую же несусветную чушь ты здесь наговорил! Столько лет я ее слушала! А ты все говорил и говорил!

Двести лет окаменения ее не изменили, не сломили, как он опасался, не превратили в холодную виллису.

— Юмги! Вот это и есть моя Юмги! Пожалуйста, говори так еще! И всегда! Всегда! — воскликнул с буйной радостью Олугд. Довольно приличий слишком воспитанного мальчика! Вот она его, простая и живая воительница, не привыкшая слушать глупые комплименты.

Но она сама подалась к нему и затихла, прижавшись сизой голубкой к груди.

— Мускулы… Ты стал настоящим воином, — прошептала она отстранено, а потом вздрогнула, улыбка ее исказилась, а из глаз хлынули слезы в два ручья. Олугд заботливо обнимал ее.

— Олугд… Я ведь впервые вот так плачу, — всхлипнула она, и улыбнулась: — Но от радости!

— Мы всех спасем, я обещаю! Всех твоих друзей, твоего отца! Мы вместе!

***

— Малахитовый льорат! Он вновь зацвел! Его покинула каменная чума! — эта весть потрясла янтарную башню, стряхнула с нее уныние и безнадежность.

— Что теперь делать с порталом?

— Нармо желает завладеть Землей, так что мы продолжим начатое, — заключил Сарнибу.