Сны хрустальных китов

Их провожали как очередных героев, но Фредрик, участвовавший не в одной самоубийственной кампании, чувствовал, что обратно цеппелин не очень-то ждут. Возможно, виной тому было отношение ответственных лиц к китам и Эху — примерно такое же, как у Стиворта. А возможно, к самой персоне капитана. Если Балло́к, отправляясь в тот исторический полёт на своей «Анкии», уже слыл едва ли не национальным героем, то о каком-то там Лайтнеде никто слыхом не слыхивал. Удивительно, но, несмотря на столь явное безразличие со стороны высших чинов к судьбе «Элоизы», в команду отобрали компетентных людей. И не каких-то там опальных бунтарей, не лишних, не полузабытых адмиралами и королём, а офицеров и матросов, с гордостью носящих перед всеми свою форму. А потому безразличие к миссии проявилось иначе: в строго ограниченном запасе продовольствия и такими вот дрожащими приборами.

И не только дрожащими, но и завывающими не хуже корабельной сирены. От резкого, пронзительного писка Лайтнеду захотелось зажать уши, но Леон только пробубнил под нос с неожиданной теплотой что-то вроде: «Вот истеричка», — и одновременно остановил как лишние движения, так и звуки.

Результаты оказались не то, чтобы совсем провальными, но и не слишком утешительными. Главный инженер сосредоточенно вперился в отображатель, покрутил колёсико управления туда-сюда, собрал свои сверхподвижные брови в одну линию и только после всех этих манипуляций осторожно сообщил:

— Как я и думал. Тут что-то записано, но извлечь данные не получиться.

— Почему? — тоже заглянул в окошко отображателя капитан, но увидел лишь невнятные закорючки, перемежающиеся ничего не говорящими ему цифрами.

— Вы знаете, каков механизм записи на кристаллы? — решил начать с небольшой лекции Густас. — Строго говоря, их и кристаллами назвать нельзя. Это полимерные сгустки, не имеющие чёткой решётки. Мономеры в них слабо связаны друг с другом, но как только мы подаём на них электрический ток, они становятся в определённом порядке. Благодаря тому, что мономеры имеют различный коэффициент преломления и отражения света, пустой и полный кристаллы можно отличить без помощи приборов, на глаз, но сама информация заложена в последовательности мономеров, а не в проявляющемся узоре. Здесь же совершенно иная система кодирования. Все мономеры тут одинаковы, и данные, видимо, заложены не в последовательности элементарий, а в их положении относительно друг друга. Проще говоря, наши кристаллы — это текст, а ваш — карта местности. Увы, если и есть анализаторы, способные снять с него показания, то на «Элоизе» таких не водится.

— Ясно, — задумчиво протянул Фредрик. А что тут ещё ответишь? — Спасибо и на том.

— Погодите, капитан, — главный инженер вытащил из гнезда своего истеричного приборчика многогранник и протянул Лайтнеду. — Не знаю, что на нём записано, но, надеюсь, вы сможете им воспользоваться.

X

Перед хозяйственным входом в институт общественной истории стояла телега, груженная ящиками. Очередная добыча учёных, выкопанная где-нибудь в сотне вёрст отсюда. Обломки, черепки, фигурки, — всё, что осталось от некогда живших на территории королевства людей.

Лайтнед не любил историю. Она была для него как продажная девка, которая одевается в шелка и сильно пудрит лицо, чтобы скрыть чрезмерную худобу и вчерашний синяк на скуле. Сегодня юная скромница, завтра элегантная дама, уж какой её пожелает видеть очередной клиент, такой и будет. Но Фредрик знал историю такой, какой она была на самом деле — тощей, некрасивой и злой. Он завидовал тем, кто находил романтичным копание в отбросах цивилизаций. Кто каждое воскресенье ходил любоваться на копья, мечи и шишаки под сияющими лампами прозрачных витрин. Для них всё это было занятными игрушками, чем-то вроде оловянных солдатиков. Лайтнед же, глядя на отточенную кромку старого палаша видел не блеск полированного металла, а кровь и смерть.

Гора ящиков на телеге таяла, рабочие, перетаскивающие их, ругались сквозь зубы и, пока заказчики не видят, устраивало себе короткие перекуры. Глядя на них, Лайтнед тоже достал портсигар, вынул тонкую белую палочку. Были времена, когда он не мог курить по тем или иным причинам, и сейчас каждая затяжка приносила двойное удовольствие.