Сны хрустальных китов

— Уже не первый раз, — с подозрением протянул связист.

Командир «Элоизы» пропустил замечание мимо ушей. Да, рано или поздно окружающие должны были что-то заподозрить. Шила в мешке не утаишь, как-то так. Лайтнед не мог вспомнить, где слышал эту пословицу, и слышал ли вообще. Возможно, она померещилась ему во сне, как мерещилась порой обладательница имени, которым Фредрик нарёк цеппелин. Или это однажды шепнула другая, та, что умела испечь самый вкусный на свете хлеб и отогнать его кошмары. Или… нет. Луг в середине месяца липы. Полутьма сарая. Записка, переданная через несколько слуг, но всё ещё хранящая запах травяного мыла и молока. Лайтнед грустно улыбнулся, впервые осознав, сколько женщин прошло через его жизнь. Не тех, о которых он забывал через час, но тех, кто и за час успевал остаться в памяти навсегда.

«А как звали вашу возлюбленную?» — как-то спросил его Густас.

Кажется, в прошлый раз Фредрик ответил неверно. Но теперь у него был заготовлен правильный ответ. Возлюбленная капитана имела много имён и обличий, как и он сам. Всю жизнь пытаясь идти против течения, против самого времени, что упорно несло его вперёд, Лайтнед и не замечал, как кружится на месте. Нет, не он следовал по указаниям стрелки компаса, а переплавленный когда-то колокольчик отзывался на веления его собственного духа.

«Я столько раз проходил мимо тебя. Я столько раз покидал тебя. И даже, когда ты предстала передо мной той дождливой ночью, не узнал твоего настоящего лица. Но теперь поздно. Теперь я слишком далеко от твоих отражений, и одновременно слишком близко к твоей сути, чтобы отступить от задуманного. Спой ещё раз для меня, Элоиза… Спой, Тивисса, как ты пела однажды. Спой голосами тех, кто стал музыкой Небесного мира или своим истинным голосом. Заглуши эту проклятую бурю, усмири пламя, не дай мне утонуть снова», — взмолился Лайтнед.

«Зима пургою…» — оглушительный вопль резанул уши.

— Вот демон! — уменьшая громкость, поморщился Густас. — Не ожидал, что оно так заголосит. Но это же? Так самая песня, капитан, так ведь?

— Та самая, — подтвердил Фредрик. — Всем приготовиться к высадке на планету.

— Но, капитан, — попытался возразить Стиворт, — данные с зонда ещё не получены…

— Вот увидите, они будут самыми благоприятными для нас, господа. Густас, выруби, наконец, свой аппарат. Больше ничего нового ты не услышишь. Мы вернулись. Мы, наконец, вернулись к истоку.

Серебряный колокольчик (эпизоды 1 и 2)

1

Солнце вызолотило макушки невысоких холмов, которые, собравшись в круг, ограждали со всех сторон спрятавшуюся в долине деревню. В низинах в столь ранний час ещё лежал туман. Ничто не нарушало священной тишины: ни лай собак, ни скрип колодезного ворота. Даже ветер — этот вечный проказник — почти бесшумно поглаживал листву на деревьях. И лишь когда на его пути попалось охранное дерево, в воздухе раздалось отчётливое звяканье десятков колокольчиков. Тогда-то вместе с хрустальным перезвоном в молочное марево тумана вступил чужак.

Высокий складный мужчина в плаще и с сумкой через плечо, он вошёл в деревню, насторожено посматривая по сторонам. Сума была латанная-перелатанная, а плащ настолько пыльным, что и не понять — какого цвета. Из-под низко нахлобученного капюшона виднелись лишь тёмные прядки волос да заросший подбородок.

Чужак прошёл мимо охранного дерева, коснувшись его пальцами. Растрескавшаяся кора старой вишни отозвалась едва слышным шуршанием. Из трещин когда-то сочился сок, давно застывший, превратившийся со временем в янтарные наросты. Несколько вишенок багровели каплями крови среди листвы. Под корнями лежало несколько таких же красных, но уже расклёванных ягодок. У клёстов нет ничего священного, а колокольчики давно перестали их отпугивать. Из-за многочисленных ленточек, шнурков да верёвок, за которые те крепились к ветвям, вся крона казалась пёстрой, а зелень терялась на фоне розового, коричневого, синего и жёлтого.

Мужчина улыбнулся краешком губ. Сколько лет прошло, а люди в этих краях не оставили своих глупых поверий. Его собственный амулет забрали холодные морские воды, превратили в убежище для рыб. А другим он так и не позаботился обзавестись. Да и на что он человеку, дом которого там, где можно развести на ночь костёр, родня которого — речка да лес, а жизнь — бесконечная дорога?

Деревня казалась богатой. Добротные деревянные дома, на крыше каждого третьего красовалась черепица, а все без исключения имели резные наличники и ухоженные палисады. На широкой дороге меж колеями лежали несколько коровьих лепёшек, в пыли валялся обрывок упряжи. С обеих сторон ввысь устремлялись раскидистые фруктовые деревья. Мужчина сорвал с ближайшей яблони плод, надкусил, сморщился — не поспели ещё яблоки. Сунул остатки в один из карманов: давно выработал он привычку ничего не выкидывать лишний раз. Солнце привстало на цыпочки, едва сдерживая своё любопытство. Его свет уже достиг подножия холмов, наступая чужаку на пятки, но тому пока удавалось держаться в тени.