Сны момидзи

От яркого пламени светильников режет в глазах. Кажется, будто вся сцена вдруг распустилась алыми завитками ликориса. От его зловещих изогнутых цветков словно веет холодом ‒ дыханием заброшенного кладбища. Но морок пропадает, разлетается ледяными осколками от перезвона священных бубенцов.

Если понадобится, она может танцевать хоть всю ночь, до рассвета, ‒ но мелодия прерывается настойчивым рокотом тайко.20 Богине пора уступить место другим. Загорелый дочерна Кохэку на ходу строит ей рожи из-под рогатой маски, когда Мико идет за кулисы. Этому и грим не нужен, вылитый ёкай.

– Молодец, хорошо справилась, ‒ мама помогает снять расшитое одеяние; без нее Мико бы точно запуталась в необъятных рукавах и бесчисленных завязках. Девушка прикрыла глаза, но даже под закрытыми веками продолжали танцевать разноцветные всполохи, как если бы она смотрела на солнце в знойный летний полдень.

– Мне здесь еще нужно задержаться, а ты иди домой, поспи часок-другой.

Вряд ли она сможет уснуть этой ночью. Но спорить со старшей мико не положено. Если услышит дедушка, запретит участвовать в ритуалах.

А ведь до сегодняшней ночи она сама искренне желала, чтобы ее отстранили! Но теперь даже изнуряющие многочасовые тренировки казались ничем, просто пустяком по сравнению с пышным действом.

На сцене уже вовсю скачет и вертится волчком Кохэку, и на сей раз зрители подбадривают его одобрительными возгласами, громко хлопают в такт безумной пляске. Вздохнув, Мико по привычке обходит обвязанный симэнавой могучий ствол гинкго ‒ на удачу, ‒ и начинает не спеша спускаться вниз.

Под подошвами попеременно чувствуется то шелковисто-упругий мох, то скользкий камень с выщербленными краями ‒ лестнице гораздо больше лет, чем деду, а ведь тот в прошлом году отпраздновал почетный рубеж в целое столетие. Мика не боится идти одна через лес; их дом сразу у подножия холма, на вершине которого и стоит святилище. Вся дорога освящена бамбуковыми светильниками; дед лично вырезал некоторые из них, и теперь девочка внимательно всматривается в горящие узоры: где-то среди них спрятана согбенная фигурка тростникового старичка с изогнутым посохом. Найти его ‒ уже удача, а еще ей обещали любое желание, как в детстве. Конечно, желательно загадать что-то такое, что не повредит и без того скромному семейному бюджету. Но все равно, давно позабытое ощущение волшебства захватывает ее, так что домой Мико не спешит, тщательно осматривая каждый фонарь.

– Солнце встало! ‒ ее обгоняет незнакомый мальчишка в кричаще-желтой футболке. Маска сдвинута на одно ухо, но улыбке позавидовал бы сам Эбису.21 ‒ Смотри!

Разыгрывает, конечно. До рассвета еще несколько часов. Но небо над рощей действительно полыхает, будто богиня Аматэрасу действительно выглянула из-за туч, чтобы полюбоваться на устроенное в честь нее празднество. Десятки, сотни зажженных фонарей устремляются ввысь , хотя сегодня и не праздник Бонбори.

Опустив взгляд, Мико замечает, что и лес играет разноцветными огнями. Хотя, может статься, это священный танец не хочет ее отпускать и продолжается здесь, в темной чаще. Размашистый папоротник переливается подсвеченной бахромой, в переплетении листьев раскрываются и тянутся наверх цветы, будто выдутые искусным мастером из тонкого стекла.

Пробегая, мальчишка задел ее руку. Раскрыв ладонь, Мика осторожно сжала пальцами невесомую сеточку физалиса. Стоило взглянуть на просвет, и внутри ажурной коробочки зажглась ярко-оранжевая ягода, совсем как футболка у озорного сорванца.

Если бы… если только…

Зажмурив глаза, Мико быстро-быстро произнесла про себя то, в чем ни за что не призналась бы никому, даже под угрозой отстранения от службы в святилище. Быстрый взгляд украдкой, зажатая в руке записка, ярко-алая лента на коробке с шоколадом и россыпь фейерверка на выпускном…

Крохотный фонарик моргнул, еще раз. Лишенные красок лепестки на глазах наливались светом ‒ сперва бледно-розовым, потом оттенок начал разгораться все ярче, будто в руках зажглась полоска рассвета.

– Лети, ‒ девушка подбросила фонарик как можно выше. Тут же налетел порыв ветра, хотя за весь вечер хоть бы лепесток шелохнулся, ‒ закрутил волчком ярко-оранжевый огонек и понес его дальше.

Откуда-то снизу донесся довольный смех. Лестница с этого места просматривалась почти до конца, и на ней не было ни одной живой души. Мико прищурилась и показала невидимому насмешнику язык. А потом долго стояла и смотрела, как ее мечта парит высоко-высоко, среди мерцающих огоньков других таких же заветных желаний.