Сны момидзи

Добраться до ее дома было то еще приключение. Сперва приходилось часа полтора петлять по горному серпантину, оставляя позади лимонно-желтые рапсовые поля. А затем, добравшись до заброшенного святилища, я ставил машину возле придорожного кафе и оставшуюся часть пути преодолевал пешком, через бамбуковый лес.

Словно в гости к божеству, – шутила порой Минори. – И чтобы добраться до храма, нужно преодолеть три тысячи шестьсот ступеней!

Полустертые ступени нескончаемой лестницы ведут круто вверх. Потом внезапно заканчиваются, оборвавшись на полуслове – и тогда приходится искать оставленные знаки: лоскут ярко-синей ткани, позвякивающий на ветру колокольчик. Чувствуя себя героем старинной сказки, я забираюсь в какие-то дебри и всерьез начинаю подозревать, что проказница снова решила подшутить надо мной, заставляя блуждать кругами. С нее станется, ведь кому-то не нужно утром спешить на работу, пробираясь по пробкам мегаполиса. Заварить чай и медитировать, дожидаясь очередной серии любимой дорамы по старенькому рябящему телевизору – вот и все заботы.

По правде сказать, это еще одна причина, по которой я выкраиваю из своего графика драгоценных полдня, чтобы выбраться за город. После оживленных улиц Кумамото царящая вокруг тишина завораживает. Кажется, что само время здесь остановилось, застыло в изумрудных вечных сумерках. Заросли папоротника доходят мне до пояса. Под раскидистыми рассеченными листьями белеют чашечки грибов – а может, это лесные жители, кодама, свернулись калачиком при звуке чужих шагов. Кое-где попадаются каменные торо,13 практически неотличимые от заросших мхом валунов. Когда-то в них жарко горел фитиль, отпугивая лесные тени, а теперь их единственное пламя – мерцающие огоньки светлячков в потемках.

Вконец запыхавшись, решаю прислониться к огромному валуну и осмотреться. Тот со стороны подозрительно напоминает фигуру медведя, уткнувшегося лобастой головой в куст мелких хризантем. Как знать, может, когда-то давно зверь и вправду замешкался, слизывая медово-сладкую росу с цветов. А после так и остался стоять, поддавшись лесным чарам. По пути мне попадались заброшенные хибары, настолько густо заросшие зеленой порослью, что через год-другой вернувшиеся хозяева вряд ли узнают свое жилище под сплошной завесой цепких лиан.

Неба из-за деревьев почти не видно, а часы показывают половину пятого. Значит, я плутал здесь всего час? Как-то не верится. Впрочем, иногда кажется, что и стрелки часов здесь замедляют свой ход, уступив размеренной колыбели леса. Сквозь шепот ветра до меня явственно доносится тихий смех, травы согласно кивают, повторяя мое имя. Значит, меня уже ждут.

Теперь условные знаки попадаются все чаще: раскачивающийся на бечевке флакончик из-под духов, выцветший на солнце плюшевый мишка, детская сумочка с радужными единорогами. Наконец, последний поворот – и тропа выводит меня к озеру. Здесь и живет затворницей Минори.

Кленовая роща на берегу так разрослась, что за ней почти не видно самой постройки. Пламенеющие на солнце ветви момидзи14 спускаются к самой воде, подернутой ряской. А возле террасы меня встречают верные слуги Минори: вырезанные из бамбука причудливые фонари с меня ростом. Уж и не знаю, как она наколдовала, чтобы те сутки напролет светились изнутри жутковатым зеленоватым светом, от которого даже меня невольно пробирает мерзкий холодок. Неудивительно, что местные стараются обходить старый дом стороной.

Хотя, возможно, боится она вовсе не людей…

Изнутри доносится шорох, мелькает размытый силуэт за полупрозрачными ширмами. Минори наверняка знает, что я здесь. Хотя сегодня я нарочно явился без звонка: захотелось ее немного поддразнить.

– Ну так что, – спрашиваю я громко, – впустишь меня?

Раздвижная дверь скользит в сторону, и на пороге появляется призрачно-белая фигура, похожая на окуклившуюся бабочку. Похоже, во время уборки Минори наткнулась на свадебный наряд своей матери. Узор, вышивка. Что ж, получилось эффектно, не спорю. Только вряд ли предполагалось натягивать рогатый убор так низко на лицо.

– Входи путник, только потом не жалуйся, – голос девушки звучит глухо; подозреваю, что для верности она нацепила под капюшон пару медицинских масок.

поскрипывают половицы. У каждой – свой голос, знаю, на какую лучше не наступать, сварливая. Внутри меня встречает витающий по коридору горьковатый аромат травяного чая и сладковатая нотка ванили. Значит, снова пекла булочки, дожидаясь своего гостя.

Только оказавшись во внутренней комнате, Минори сбрасывает свой несуразный наряд и остается в джинсовых шортах и вытянутой майке с грустно-выцветшим Тоторо. Тем смешнее выглядит старинная заколка, которой она подхватывает короткие обесцвеченные пряди.

Все-таки надо было назвать ее Юко,15 – думается мне, пока хлопочет над угощением. – Или снежно-белой Юкико16.