— Кстати, — оборачивается она на пороге, взметнув золотой вихрь кудрей, — я зашла к тебе вовсе не за благословением, мамочка, — ерничает без злобы, поэтому не обижаюсь, — а кое-что отдать. По-моему, это твоё.
Она протягивает мне сложенный вчетверо листок.
И я вспоминаю его — записка, что выпала из букета роз сорта «Амнезия», роз цвета лжи…
Тогда я не стала её читать, теперь же она жжёт мне пальцы, я едва дожидаюсь ухода Афродиты, чтобы развернуть послание и прочесть.
Распрямляю бумагу медленно… Даже не знаю, чего боюсь — признаний ли? отповеди? Просто сердце колотится в горле и трудно дышать.
Но в записке нет ничего из того, чего я опасалась, потому что тот, кто писал её — умеет бить, как Владыка, — прямо под дых, по больному, заставляя хватать воздух, как выброшенная на берег рыба…
В записке — только стихи:
Как же мало счастьем нам дается дней!
Много как — тоскою.
Ты была прекрасна. Ты была моей
Верною женою.
Но тебя не стало…[1]
Строчки из песни любви и отчаяния. Её осмелился пропеть перед тронами Владык Подземного царства дерзкий поэт, явившийся в мир теней за любимой женой. Великий Орфей, певец, чьему дару, говорят, завидовал сам Аполлон. Он пел так, что даже сердце самого Аида Безжалостного (хотя есть ли сердце у монстров, что воруют девушек с цветущих полей?) растаяло, и он отпустил прекрасную Эвридику. Или же Владыку тронули слёзы, которые блестели в глазах его жены, царицы Подземного мира, Персефоны?..
Как бы там ни было, но, случалось, Аид потом задумчиво повторял: «Как же мало счастьем нам дается дней!/ Много как — тоскою…», глядя, как его жена собирается уходить наверх на долгие восемь месяцев…
Это стало чем-то вроде их секретного кода: уходя к цветам и солнцу, Персефона уносила в сердце эти слова. Они не позволяли забывать, не позволяли изменять…
…тогда любовь показала мне ещё один из своих ликов — милосердный, безрассудный, жертвенный…
И сейчас прекрасный и печальный голос Орфея, звуча в памяти, уносит меня в далёкий мир, где я верила, что любима…
____________________________________
[1] Автор стихов — Павел Алёшин.
…красавицей она не была. Скорее миловидной — тонкой, хрупкой, большеглазой, курносой. Но для Орфея — самой красивой на Земле, потому он и воспевал её во всех своих одах и гимнах. Ведь красота в глазах смотрящего.
Вон, сама Персефона смотрит на Владыку Подземного мира и видит в нём привлекательного мужчину, хотя другие (и она сама, прежняя) считают его уродом.
Персефона улыбнулась своим мыслям и провела тонким пальчиком по ладони Аида. Тот мгновенно отозвался на прикосновение, бросив на жену вопросительный взгляд.
Персефона убрала руку, подперла ею щёку и продолжила наблюдать за вновь прибывшей душой.
Эта душа была дерзкой. И совершенно не боялась Подземных Владык, восседавших в зале судейств на своих золотых тронах. Остальные — трепетали, стенали, причитали и выли. Особенно те, кого эринии, с довольным хохотом, утаскивали на Поля Мук.
Эта же, задрав прелестный носик, безапелляционно заявила, глядя на царя и царицу аида:
— Я здесь ненадолго, муж придёт за мной. Потому что наша любовь — сильнее смерти.
Аид поморщился, будто увидел перед собой не юную милую деву, а противную букашку, и наклонился к Персефоне:
— Моя царица, кто эта душа?