Сны Персефоны

Муж же, наблюдая эту картину, буквально пожирал взглядом юную Богиню Весны: жена всегда будила в нём неутолимый голод. Ему всегда было мало её. Ведь из четырёх отведенных им месяцев приходилось тратить драгоценные часы на суды, например.

Сейчас Персефона чувствовала его взгляд, как прикосновение, будто он и впрямь раздевал её, осыпая каждый открывшийся участок кожи жадными поцелуями.

Сознание мутилось, и трудно было оценивать ситуацию.

Вон и Эвридика заёрзала, переключая внимание Владык на себя:

— Эмм… — протянула она.

Персефона положила узкую ладошку на руку Аида и сказала, всё-таки собравшись с мыслями:

— Мой царь, отправить эту неразумную душу на Поля Мук мы успеем всегда. Нынче же лучше оставить её в моей свите — очень уж любопытно посмотреть, явится ли за ней её аэд?

Муж самодовольно улыбнулся:

— А ты жестока, — проговорил он почти с восхищением, — пусть будет по-твоему.

Зеленокожие нимфы — личные прислужницы Персефоны — утащили Эвридику с собой. Глупышка оглядывалась и всё кричала: «Благодарю, царица! Благодарю»

Персефоне же было жаль малышку: как велика должна быть любовь, чтобы пойти за возлюбленной в Подземный мир?

Аэды лживы и трусливы — Аид прав.

Суды закончились, и муж поспешил увести её в спальню. Сегодня они искали эпитеты к слову «совершенство». Персефона парила в облаках, утопая в нежности и страсти…

Потом они лежали расслабленные. Аид на боку, подперев голову рукой, любовался ею. В глазах его сейчас сияли звёзды, из которых складывалось её имя. Такой взгляд — теплый, влюблённый, с искорками счастья — могла видеть только она. И то — в такие вот минуты полного удовлетворения.

Персефона чертила узоры тоненьким пальчиком на широкой груди. Ей не хотелось говорить вообще ни о чём, но при этом вопрос так и прыгал на языке. И она всё же спросила:

— Почему ты не любишь аэдов?

— Потому что когда они видят кого-то, вроде тебя, они начинают говорить дурь: «В языке нет слов, чтобы описать такую прелесть!»

Персефона хихикнула — так ловко передразнил Аид сладкоголосых певцов любви.

— А разве ты сам, когда увидел меня впервые, не потерял дар речи?

Аид притянул её к себе, нежно поцеловал и грустно произнёс:

— Сравнила! К тому времени я сто лет безвылазно сидел в своих подземельях. Вокруг — только рожи, морды, пасти, клыки, когти… Поднялся на поверхность — а тут такое чудо. Любой онемеет.

Она устроилась у него на груди и слушала, как — только для неё — взволнованно колотится сердце того, кого полагали бессердечным.