Сны Персефоны

Он мгновенно серьёзнеет и оказывается рядом, всё-таки заглядывает в лицо, и в глазах его — неподдельная тревога.

— Они доставали при тебе такие зелёные камни? Ну, те уроды в подвале?

— Да, — говорю, холодея.

— Тогда всё действительно плохо, — он произносит это без всякой иронии, и меня пробирает от правдивости сказанного.

Чувствую, как стучат зубы.

— И что… что теперь делать?..

— Ждать, — печально говорит он, поднимаясь и отворачиваясь от меня.

— Чего?

— Когда ты полностью исчезнешь…

Слова падают — булыжниками в воду, обдают холодными брызгами ужаса.

— И остановить это никак нельзя?

Наверное, не стоило говорить с такой затаённой отчаянной надеждой.

— Не знаю, — прямо отвечает он и, наконец, вскидывает на меня взгляд, который мне очень не нравится, — затравленный, обречённый. — Это — технология Звездного Чертога. Я лишь один раз видел, как она действует.

— И когда же? — почему-то мне кажется, что Гермес сейчас вспомнит одно из самых трагических событий в истории Олимпа.

И он не подводит меня, роняя жуткие в своей сути слова:

— Когда исчезла Гестия…

_____________________________________

[1] Ге́стия (др. — греч. Ἑστία) — в древнегреческой мифологии юная богиня семейного очага и жертвенного огня. Дала обет безбрачия, потому что полностью посвятила себя служению людям. Именно она символизировала тепло семенного очага, поэтому смертные почитали её превыше других богов, и даже Зевс соглашался с таким положением вещей. Ведь Гестия, как никто, далека от дрязг и страстей, обуревавших Олимп.

[2] Один из эпитетов Артемиды, связанный с праздником, участницы которого переодевались в медведиц.

[3] В древнегреческой мифологии — богиня победы.

[4] В древнегреческой мифологии — богиня, олицетворяющая память.

* * *

Персефона лишь смотрела, как бесится Аид — швыряет в стену предметы, ломает мебель, ревёт и бьётся, словно раненный зверь, но не лезла. Хотя до боли хотелось обнять, успокоить, наболтать нежных глупостей, только зачем? Они не помогут, они не вернут. Они лживы и никчёмны, как соболезнования смертных.

— Они волоска её не стоили! Грязью под её ногтями быть не могли! Пылью у стоп!

Персефона мало знала о жизни Аида до того, как он стал Владыкой Подземного мира. Ей казалось — он всегда находился в своём подземелье.

Но те, кто помнил его прежним, рассказывали иное: о мужественном разведчике времён Титаномахии, незримом щите, прикрывавшем спину своих братьев, опытном стратеге, разрабатывавшем дерзкие военные операции… Тех, кто говорил это, было немного. И среди них — тётушка Гестия.

Когда она вспоминала Аида, её светло-карие глаза нежно и влажно поблёскивали, и Персефона понимала: то не просто восхищение неизвестным героем, о котором не сложено легенд и торжественных од, это любовь — яркая, женская, перечёркивающая себя. Та любовь, что способна радоваться счастью любимого и твоему счастью с ним.

При этом Гестия ни капли не завидовала ей. Наоборот, обнимала и говорила:

— Хорошо, что ты. Другая бы его погубила.

А Кора (там, встречаясь с ней, — Кора) отмечала, как они с Гестией похожи: обе рыжие, вечно юные, тоненькие, как веточки.

Даже вспоминались слова Зевса: «Это Аид у нас всегда любил статуэточек, эстет». И теперь стало доходить, кто был ещё одной статуэткой. Непонятным было другое.

…однажды, уже после рождения Загрея, она заглянула к тётушке в гости и решилась спросить.