Коре стало так тоскливо: столько долгих веков она мечтала услышать эти слова от матери. Но Деметра до сих пор убеждена — дочь глубоко несчастна в браке, а иначе с «этим» и быть не может. Не переубеждали даже горящие счастьем глаза и цветущий вид, когда Кора возвращалась на поверхность от мужа. И сколько Кора не пыталась переубедить — даже в гости звала, Деметра оставалась непреклонной.
Разомкнув объятия, Гестия отступила и потупилась, тяжело вздохнув. И, наконец, видимо, мысленно решившись, подняла на Кору больные и усталые глаза, мягко попросив:
— Сядь, девочка. Я должна сообщить тебе нечто важное.
Кора присела и прижала ладонь, с зажатым в ней огненным кулоном, к бешеному колотящемуся сердцу — дурные предчувствия её обманывали редко. А сейчас интуиция просто заходилась в крике.
Гестия и сама присела рядом, сложила руки на коленях, сцепив в замок, устремила взгляд в стену, где красовался гобелен с пасторальной сценкой.
— Была и ещё одна причина, почему я не открыла Аиду свои чувства.
Странно, но когда Гестия говорила с Корой о своих чувствах к её мужу, та не ощущала укоров ревности. Может быть потому, что любовь такой женщины, как Гестия, к такому мужчине, как Аид, казалось ей правильной?
— Ты наверняка слышала ту гнусную историю о том, как Приап[1] пытался овладеть мной?
Кора вздрогнула: мать рассказывала ей, смеясь и краснея, тщательно заменяя интимные подробности двусмысленностями, но она уже тогда чувствовала какой-то подвох. И сейчас, глядя в полные печали глаза Гестии, поняла — то ощущение было неспроста.
— Тебе, наверное, рассказали, что когда я уснула после пира богов, этот гадкий развратник полез на меня, но тут заорал осёл, боги проснулись и засмеяли Приапа. И ему, конечно же, не удалось совершить задуманное?
Кора кивнула, чувствуя, как внутри всё индевеет от страха услышать подлинную версию.
Но Гестия, как и полагается огненной богине, оказалась беспощадной.