Сны Персефоны

— Долго я верила, что это так. Пока однажды ветры не спросили меня: «Не знаешь ли ты юную богиню с волосами цвета лунного серебра и глазами, как васильки? Она ходит по миру и ищет свою мать. Говорит, что не помнит её. Только то, что у были тёплые руки и красивый голос». Я так и обомлела. Нет, не из-за описания матери: под него подходили тысячи, от описания девушки. Значит, Хлоя всё-таки существовала.

Кора встала, прошлась по комнате, она всё ещё сжимала в ладошке кулон. Он был по-настоящему тёплым и будто тихо пел. Кора остановилась перед Гестией и сказала:

— Нет! Я не верю! Ты не могла заплатить благополучием дочери, будь она даже плодом насилия, за право остаться в сонме олимпийских лицемеров и быть почитаемой у смертных! Нет, Гестия, кто угодно, но только не ты! Знаешь, Тот — он тоже из Звёздного Чертога — как-то поведал мне, что смертные сочиняют про нас истории, и мы сами верим в них. Правдивая история только одна — та, на свитке во Вселенской Библиотеке. Хочешь, я посмотрю его для тебя?

Гестия вдруг замерла, а потом её светло-карие глаза удивлённо распахнулись:

— Ты бывала в Чертоге?

— Да, — сказала Кора, не понимая, почему это вызывает такое недоумение.

— Это — большая честь. Я слышала, Чертог сам выбирает бога, которому является.

Кора смутилась.

— Это не моя заслуга, меня привёл туда Аид.

— Не важно кто, — улыбнулась Гестия, — главное, что Чертог принял тебя, признал достойной.

На этом они простились: Кора обещала разыскать все, какие есть, сведения о богине Хлое, а Гестия — напутствовала:

— Не снимай кулон, и тепло родного очага вечно будет с тобой.

И, обнявшись ещё раз, они расстались.

Кора спустилась в Подземный мир, сделавшись вновь Персефоной, и стала с нетерпением ждать случая — наведаться в библиотеку Тота.

Но вместо этого — весь мир дождался другой вести…

Влетел испуганный Гермес, без приветствий осушил кубок и выпалил на одном дыхании:

— Гестия исчезла.

— Как? — спросил Аид, и Персефона заметила, как его тонкие пальцы сомкнулись на древке двузубца.

— Точно не рассмотрел. Сначала — изумрудный, как глаза твоей царицы, свет, потом какие-то тени, а потом — и она сама истончается в тень и растворяется. Всё улыбалась, исчезая.

Персефона невольно коснулась кулона на шее — нет, всё в порядке, огонёк горел и грел.

— И что сказали на Олимпе? — голос Владыки холодел и набирался ярости.

Гермес пожал плечами.

— Кажется, даже не заметили. А некоторые, как Дионис, даже обрадовались. Место же освободилось! В Дюжине! И поспешил занять её трон.