Сны Персефоны

Гефест сейчас являл из себя ту самую каменную стену, за которую так хочется спрятаться. И окидывал всех взглядом из серии: только рыпнетесь в её сторону — узнаете, каков вес моего молота! И, как ни странно, самой Афродите, возможно впервые в жизни, не хотелось, чтобы кто-то рыпался.

Египтяне однако отмерли, проявили чудеса гостеприимства, расселив олимпийцев в собственных дворцах и палатах. Конечно, не полностью дворец отдавался в распоряжение, а лишь несколько комнат или этажей, но всё же лучше, чем ничего.

Они с Гефестом остановились у Осириса с Исидой.

И Афиродита, едва разобрав вещи — что там разбирать?! Гефест ей ещё ответит за такое унижение! — наспех переодевшись, отправилась искать Геру. Нужно было срочно выяснить, что вообще происходит, иначе её голова грозила лопнуть, как дурачина Мом, искавший в ней недостатки.

Гера нашлась на одной из веранд дворца Атума,[2]любезно приютившего их с Зевсом. Владычица стояла, держась за резной парапет, и глядела вдаль. Солнце путалось в тёмных волосах, вплетая в них золото и немного меди. Белый хитон подчёркивал идеальную величественную фигуру.

— Радуйся, Зигия,[3] — робко начала Афродита, подходя к ней.

Вообще, они с Герой друг друга не то чтобы не любили, но вежливо недолюбливали. Но Гера все же понимала, при этом, что богине Браков сложно обойтись без помощи богини Любви. И даже в личных отношениях с Зевсом пользовалась услугами Афродиты. Та же, в свою очередь, всегда могла рассчитывать на помощь и поддержку Владычицы. Ссориться им было нельзя. Приходилось держать нейтралитет.

— Радуйся, Киприда, — отозвалась Гера, и в голосе её звучали грусть и усталость.

— Почему мы здесь? — начала Афродита без обиняков.

Гера пожала плечом. На молочно-белой коже красовался едва заметный длинный шрам — бичевание кнутом из драконьей кожи не проходит бесследно даже для богини.

Афродита сглотнула и отвела взгляд. Ей не хотелось вспоминать те события, потому что невольно накатывала жалость. А жалости — простой, бабьей, слезливой — Гера не терпела. Ей полагалось величественное сочувствие. Но сочувствовать, особенно — величественно, Афродита не собиралась.

Гера же, продолжая смотреть в пространство, устало проговорила:

— Я не знаю, тебе лучше спросить об этом у Зевса с Посейдоном. Вон они, — царица Олимпа кивнула в сторону большого зала, откуда доносились мужские голоса, спорящие на высоких тонах, — грызутся за сферы влияния. Если они у нас теперь будут, эти сферы…

— И всё-таки, — настаивала Афродита, — ты знаешь больше, чем мы все! Скажи!