Сны Петра

Московский орден замирает «в молчании».

Но гроза идет. Это были отголоски грома французской революции.

Императрицу, когда-то называвшую себя «республиканкой в душе», когда-то писавшую самый либеральный в Европе «Наказ», собиравшую первую российскую Палату депутатов, застрашил еще Пугачев, при котором открылось, что «русские мужики умеют катать головами не хуже французов». Ее застрашил Радищев, этот «бунтовщик хуже Пугачева». С давней неприязнью следила она и за «колобродствами» мартинистов.

У состаревшей государыни остался один близкий советник – неумный, злой и вульгарный фаворит Платон Зубов. Императрица говорила ему, что «Новиков – человек коварный и хитро старающийся скрыть свои порочные деяния». Зубов настаивал на жесточайших мерах.

Связи Новикова с наследником престола Павлом Петровичем были представлены Екатерине как революционный заговор мартинистов против нее и за ее сына. Таинственное московское общество решили раздавить.

В 1790 году возвращались из чужих краев в Москву с докторской степенью воспитанники «Дружеского общества» Невзоров и Колокольников. Обоих медиков арестовали на границе и передали в руки известного «обер-палача и кнутобойцы» Шешковского. Их допрашивали в Петропавловской крепости. Шешковский будто бы сказал Невзорову, что государыня «приказала бить его поленом по голове, доколе не сознается».

– Слова, приличные простой бабе, – будто бы ответил Невзоров. – Вы клевещете на государыню…

Сохранился один документ: доклад Ив. Ив. Шувалова, 1792 года, августа 18 числа, о допросе Невзорова.

О допросе умалишенного. Несчастный Невзоров, по словам Колокольникова, помешался еще в Геттинге из-за неразделенной любви: «Невзоров был влюблен в девку, в том же доме, где он, жившую и без ее ответного чувства впал в болезнь».

Как видно, уже помешанным вернулся он из чужих краев в Россию.

Вот опросные пункты Невзорову:

«Были ль вы в народном собрании во Франции или не имели ль какого сообщения или сношения с членами народного собрания?»

«Изъясните причину, почему вы называете в Невском монастыре митрополита, монахов и прочих иезуитами?»

«Сверх того, говорили вы между прочим, что ваше ученое общество отвратило бунт в России, то и показать вам обстоятельно?»

И вот зловещие ответы умалишенного:

«Сказано ему, Невзорову, было, что если он ответствовать не будет, то он, яко ослушник власти, по повелению Ее Императорского Величества будет сечен, на что с азартом говорил, я-де теперь в ваших руках, делайте, что хотите, выводите меня на эшафот и публично отрубите голову».

«А в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут также его мучат составами Калиостро, горючими материями».

«Меня и в супах кормят ядом, и я уже хотел выскочить в окошко, а в крепости солдаты и сержант разбойники, которые имена себе переменили».

«И хотя Невзоров Ив. Ив. Шуваловым довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные, сказал: «Во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачев, да есть-де еще какой-то подобный ему Метелкин».

Несчастный «просил отвести ему другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да думаю, что тут много и мертвых».

Наконец, он «отказался принять белье и одежду, ибо всякое белье и платье намагнетизировано».

После таких ответов «Его Высокопревосходительство Ив. Ив. Шувалов заключение сделал таково, что оный Невзоров в уме помешан…».

Точно бы провидел несчастный в горячечном бреду будущий русский бунт, когда виделся ему новый Пугачев в виде бесчисленного «Метелкина» и «разбойники, которые имена себе переменили» – те, кто мучает теперь Россию.

Те же видения были и у розенкрейцера Кутузова, обвиняемого позже в «делании золота», когда писал он в одной из своих берлинских записок, что отечество наше соделается вместилищем казней…

Розенкрейцеры как бы провидели будущее России и желали победить самую судьбу ее, но «бунта в России» не отвратили…

Невзоров был отправлен в сумасшедший дом, а Колокольников после допроса умер в секретном госпитале при Петропавловской крепости, или по другой версии, в Обуховской больнице.

15 ноября 1791 года Безбородко писал московскому губернатору князю Прозоровскому о мартинистах: «Мы употребим все способы к открытию путей, коими переписка сих, не знаю опасных ли, но скучных ханжей, производится. Хорошо бы сделали, если бы послали, кого под рукой, наведаться у Новикова в деревне».

Против Новикова была «выдвинута самая старая пушка из арсенала», как назвал Прозоровского Потемкин.

В письме Безбородко прямо указано на какую-то переписку.

Есть три правительственные, так сказать, версии об этом неведомом письме. По одной, императрица якобы «перехватила письмо Вейсгаупта, вожака баварских иллюминатов, крайнего революционера, бывшего в связи с вожаками французской революции. Письмо было на имя Новикова и заключало несколько таинственных выражений».