Сны в ожидании зла (СИ)

Утро было не менее странным, чем вечер и ночь. Алисе очень не хотелось вылезать из постели, не хотелось уходить, но все же было надо. Макс сначала не давал ей выбраться из постели, затем долго не отпускал домой. Но несмотря на жуткое желание остаться, Элис поняла, что пора уходить. По крайней мере сегодня точно пора, а там посмотрим. Уйти, чтобы вернуться. А вернуться, чтобы остаться. Таков был её план. И сейчас совершенно не важно, что там предполагалась сначала.

День прошел как в тумане. Наступивший вечер не прояснил ничего. Макс не звонил, и Алиса была крайне обижена. Да, видимо сложно стать одной единственной из многих. Ещё до звонка Алисы Вероника знала, что матрица событий реализована, что реакция обмена завершена и теперь она свободна, по крайней мере, ей хотелось в это верить, не смотря на сомнения, которые толкаясь толпились в глубинах сознания. Нет, все правильно. Она чувствовала это. Теперь, когда сонная и тормозившая после каждого слова Алиса рассказывала ей о том, что произошло ночью, Вероника поняла: цикл завершен. Теперь оставалось лишь закончить редактирование книги Александровского, отправить её по электронной почте без единого слова, дописать свою книгу и все. Завершение. Фадеева решила, что она не напишет Максу ничего, даже не укажет в теме письма его содержание. Просто пустое письмо и прикрепленный к нему файл. Прости и прощай. Эти слова теперь приобрели новый смысл, отличающийся от привычного. Теперь она воспринимала их иначе, чем 10 лет назад. Вероника вспомнила, как они сидели с Алисой в «Кронверке» и обсуждали, с каким бы удовольствием Фадеева пришла бы на похороны Макса Александровского.

«…- Я обязательно приду. Сама подумай, Элис, как я могу не прийти? Закажу новый черный костюм, скорее всего брючный. Лучше бы это случилось летом. Представь, черный шелковый костюм, легкие струящиеся складки, ещё легкий черный шарф, развевающийся на ветру. Красиво. Просто и со вкусом. Надену красивые туфли, даже на каблуке, на тонком, остром, может быть, это будут черные туфли с красным каблуком-шпилькой. Придется пострадать ради искусства.

Алиса сначала смеявшаяся тихо, уже ржала во весь голос. Вероника серьезно и сосредоточенно без улыбки продолжала:

— Да, ещё куплю перчатки.

— Белые?

— Нет, Элис, не белые. Это будет некрасиво и пошло. Это будут черные кружевные перчатки. И, конечно же, шляпку с вуалью. Очень элегантно получиться.

— Да, и платочек ещё надо. Вот его надо точно белый, тонкий с монограммой, — Гончарова не смеялась, а почти рыдала от смеха.

— Да, точно. Тонкий батистовый платок с монограммой и, конечно же, с кружевной отделкой. Издам его книгу. Принесу с собой. Это будет очень круто. Я вообще-то иногда думаю, что это было бы лучшим вариантом развития событий. Книжка будет издана, Максу — слава, а нам с тобой — деньги. Как подумаю, так сразу лучше становиться.

Вероника мечтательно смотрела в окно, изучая панораму перекрестка двух проспектов. Её воображение рисовало ей поздний вечер, шелест листвы и голос ветра, обращающегося только к ней. Тишина. Кладбище. Или крематорий. Могила с красивым надгробием. Да, значит кладбище, а не крематорий. Хотя? Это может быть и простая черная плита с выбитой на ней датой смерти и именем. Эпитафия? Кто знает, может быть и с ней, а может быть и без неё. Кто знает… Она придет. Обязательно.

Почему ей так хотелось пережить его? Или это было так задумано сценаристом их встреч с самого начала? А может быть, Макс и правда интуитивно стремился к ней, потому что лишь она могла его упокоить? Вероника прикрыла глаза. Алиса молчала и курила. Тишина порождала все новые и новые цепочки идей.

— Да, — мечтательно протянула Вероника и открыла глаза. Она обращалась к своим фантазиям, а не к Элис. — Это будет очень круто. Осталось дописать нашу с тобой книгу, а насчет этой темы — заметку в „ВСекте“.

— Ну да. Пусть Александровский читает и радуется.

Эта идея Веронике очень понравилась, но пока не сильно воодушевляла. Ладно, Бог с ним. Хотя, Бог-то он точно не с ним…Впрочем, Вероника точно знала, что когда-нибудь именно так и будет».

Воспоминание, мелькнув на поверхности сознания, нырнуло в глубины бессознательного, породив на темной поверхности шелковые волны, напоминающие темные воды Залива в предвечерних сумерках. Вероника слышала дыхание волн всегда, даже находясь далеко от Залива. «Да, — думала Ника, — Залив — живое существо, и волны много знают, но воды тесные молчат и тайн не открывают. В своей бездонной глубине хранят они секреты, о многом спрашивала их, но странны их ответы…» Вероника любила это стихотворение, она сочинила его очень давно, когда поездки на Залив были больше похожи на свидания, а не на простые прогулки. «И может быть, когда умру, вернусь я в мир волною, и все, что в памяти храню, я принесу с собою…», — закончила она стихотворение.