Соавторы

На работу я, разумеется, опоздала. В зеркале лифта, увидев своё опухшее лицо с подтёком ветчинного цвета на левой щеке, я пришла в ужас. Только бы не встретить Лёшку, уж он-то замучил бы меня вопросами! Мне посчастливилось, с ним я не столкнулась. Большинство моих коллег ушло на совещание, а тем, кого на сходку не допустили, было, слава богу, не до меня. Я налила большую кружку чёрного кофе, села за свой стол, сняла заколку-краб и занавесилась от постороннего мира волосами. Но минут через десять над головой раздался голос Марианны Витальевны:

– Маша, здравствуй. Мы же договаривались, что если ты опаздываешь, то предупреждаешь секретаря ресепшн. Особенно в понедельник, когда наше совещание… Господи, Маша! Что с тобой?

Я сделала большой глоток кофе, чтобы подавить икоту, и невольно всхлипнула.

– Ну-ка, голубушка, пойдём в мой кабинет!

Марианна Витальевна зацокала каблучками, и я, ссутулившись, посеменила за ней.

Она прикрыла дверь и начала меня разглядывать.

– Что с лицом?

Я туго соображала, как соврать – что упала или подралась, но губы сами выговорили:

– Марианна Витальевна, отпустите меня на один день за свой счёт. Пожалуйста. Похороны отца. В Москву надо съездить.

– Ох ты, боже! Маша! – Черты её царственного лица смягчились. – Конечно! Как это произошло? Скоропостижно или болезнь?

– Тромб оторвался.

– Соболезную…

Кто-то сунул голову в дверь, но Марианна Витальевна жестом руки махнула, чтобы закрыли.

– Бедняжка. Держись!

Я кивнула.

– Когда похороны?

– Во вторник. Завтра то есть. Я только туда и ночным назад.

– Конечно, конечно. Возьми, может, ещё пару деньков, приди в себя. Какое горе! Ты совсем юная, отец твой тоже молодым ещё должен быть.

– Пятьдесят два.

Она вздохнула.

– Тебе деньги нужны? На билеты и похороны?

Я отчаянно замотала головой:

– Нет-нет. Ничего не нужно.

– Всё же попрошу бухгалтерию выписать тебе матпомощь.

Я хотела поблагодарить, но снова побоялась икоты и просто кивнула.

– Вижу, ты проплакала всю ночь. Иди домой, соберись нормально. Поезд вечером?

Я снова кивнула. Внутри всё жгло – от похмелья, но больше от стыда, ведь ревела я не из-за смерти отца, которого совсем не знала и не могла любить. Меня раздирали на части смурные мысли, каждая кислей другой, и, вероятно, на лице всё это отражалось, потому что Марианна Витальевна подошла ближе и положила руку мне на плечо.

– Машенька, я могу как-то помочь тебе?

Я отрицательно замотала головой. По тому, как едва уловимо изменился взгляд Марианны Витальевны, я вдруг поняла: ворот моей блузки под её рукой чуть съехал, и она увидела сизо-голубоватый отпечаток лапы Белки, когда вчера та с силой схватила меня у самой ключицы. Ну и что теперь про меня можно подумать?!

На моё счастье в дверь без стука вошёл один из директоров и, не замечая меня, как если бы я была кактусом в горшке, загудел что-то о договоре с клиентом.

Я пискнула «спасибо» и попятилась к двери.

– Иди немедленно домой! – покатился мне вслед бисером голос Марианны Витальевны.

Я ещё раз поблагодарила и с несказанной радостью вышла из кабинета.

В бухгалтерии мне действительно выписали материальную помощь – шесть тысяч. Могло хватить на полтора «Сапсана» до Москвы, но я решила не шиковать и купить по интернету плацкарт на ночной поезд. Сегодня в Москву, завтра после похорон обратно. Билеты были, но паспорт остался дома.

Голова ещё раскалывалась, я съела пару таблеток из офисной аптечки и, плюнув на срочные рабочие дела, воспользовалась Марианниным щедрым подарком: отправилась домой.

Квартира встретила меня распахнутыми окнами. Видимо, Белка успела забежать домой перед очередным побегом по делам. Вытряхивая спитый кофе из кофеварки в мусорное ведро, я заметила несколько скомканных листов бумаги. И хотя у меня нет привычки копаться в помойке, я поддалась любопытству – развернула их.

Это была распечатка написанного мной последнего эпизода романа с правками на полях красной учительской ручкой. Там было много непонятных мне знаков. Непонятных – это меня удивило, потому что о всех аббревиатурах и символах при соавторской редактуре мы с ней договаривались заранее, чтобы было читабельно и ясно нам обеим. Почерк был не похож на Белкин. Я пробежала глазами по тексту. Подчёркнут абзац, описывающий, как Катя пытается достать ножницы. Жирная красная буква «У». Это может означать «Усилить». Помню такое у одного из наших единорожных редакторов. А абзац с ощущениями героини помечен «-2». Наверное, надо вдвое сократить. Что ж, согласна: не до громоздкого описания рефлексий, если по тексту идёт драйв. Были ещё и другие почеркушки. Странно, что Белка не обсуждала их со мной. С особым удовольствием я нашла абзац с тремя восклицательными знаками на полях и короткой отметкой «Оч хор». Надеюсь это означало не «очередной хоррор», а «очень хорошо». Спасибо, Белка. Мне самой этот кусок тоже кажется сильным.

От размышлений меня оторвал телефонный звонок.