Я купила книгу Апдайка в попавшейся книжной лавке и зашла пообедать в кофейню на Невском. Нескучный интерьер заведения вдохновлял: можно было сидеть прямо на подоконнике, подоткнув под спину подушки, что я и сделала. Мобильный молчал. Белка должна была уже вернуться в квартиру, но вот обнаружит ли она, что я всё-таки удрала, я не знала – я ведь не забрала ни чемодан, ни одежду. Я пыталась не думать о ней, но не получалось. Существование ребёнка в её жизни ничего не меняло. Для меня. Ну да, это и есть та самая тайна, которая была с ней всегда, незримо витала вокруг неё и оседала на плечи, как мокрый снег, – мне почему-то вспомнилось, как Белка всегда передёргивала плечами, будто стряхивая что-то, когда мы делали обоюдные попытки покопаться в прошлом друг друга. Я была зла на Белку, но, засыпая на подоконнике кафе, я бесконечно её жалела. Теперь мне стали понятны её постоянные отлучки в Сланцы. Она мучается. Она казнит себя за то, что отказалась от ребёнка. Она хочет навещать его. Она мается от чувства вины – а вина её неизмерима.
Семь лет. И только сейчас в ней это проснулось, ведь раньше она никуда не ездила, и всё было спокойно…
Вопросов роилось много. Несмотря на двойной эспрессо, влитый в моё нутро, я задремала, прислонившись головой к стене. Мне привиделся Белкин сын Славик, он сидел рядом за столиком и пил молочный коктейль. А Белки не было, и я усиленно искала её глазами по всему кафе…
Из полусна-полузабытья меня вывел телефонный звонок. Лёшка!
– Привет, Маш.
– Привет.
– Что с голосом? Ты не болеешь?
– Нет.
– Зашёл к тебе в офис, хотел на обед вытянуть, а мне сказали, что тебя сегодня нет.
– Да. В Москву уезжаю. – Я вкратце рассказала Лёшке про отца.
– Сочувствую, – промычал он.
Я кивнула, с трудом просыпаясь и оглядывая кафе в поисках Славика.
– И как тебя твоя фурия одну отпустила?
Я не сразу поняла, что он говорит не о Марианне Витальевне, а о Белке.
– Не отпустила. Считай, я сбежала.
– Ну и правильно. – Он помолчал. – Хочешь, провожу тебя?
– Да что меня провожать, я сижу почти напротив вокзала, убиваю вот время. Но купила Апдайка, пойду в зал ожидания и нырну в чтение.
– Нашла, что читать! – фыркнул Лёшка. – Твой Апдайк тебе и без того голову замусорит! Лучше бы журнал дамский купила. «Космополитен» какой-нибудь, всё в дороге не тяжёлое чтение.
Мы поболтали ещё немного, и мне стало легче от того, что я поговорила с живым человеком. С ним, с Лёшкой, с живым. Мне стало в очередной раз стыдно, что я с удовольствием «мочила» его в прошлых своих текстах. Но так, наверное, надо было. Чтобы он возродился в моей жизни живым.
– Маш?
– Что?
Я вдруг отчётливо поняла, что он сейчас скажет.
– Слушай… Давай встречаться. Ну, без обязательств, конечно… Просто. Ну, ты выросла, мне интересно тебя такую всю новую…
– Трахнуть?
– Ну и это тоже.
Сколько раз я мечтала это услышать, сколько бессонных ночей когда-то фантазировала, писала диалоги к сценарию подобного разговора! У меня, кажется, было вариантов двадцать или тридцать, что я отвечу, если когда-нибудь, когда-нибудь…
– Нет, Лёш.
– Ты уверена? Ведь я знаю, у тебя никого.
– У меня есть любимый, если тебе это важно. Просто прими это. Всё, будь здоров.
Я повесила трубку и почувствовала себя невероятно лёгкой. Господи, да у меня за сутки мир перевернулся в самом настоящем цирковом кульбите. Отец… Белка… Славик… Лёшка…
В кафе витал запах яблока с корицей. Белкин запах…
Я вышла на улицу. Встречные прохожие на Невском разглядывали меня и улыбались краешками губ. Случайно заметив своё отражение в отмытой до блеска витрине ювелирного магазина, я поняла, что вызывало их улыбку: волосы мои стояли дыбом, и в комбинезоне я походила на всклоченного мультяшного героя. Кого-то из «Чип и Дейл», наверное.
На Московском вокзале было суетно и пестро. Я валилась с ног, потому что из шести часов, остававшихся до поезда, пять я фланировала по городу, от площади Восстания до Фонтанки, от Фонтанки до Крюкова канала, потом на Мойку, на Неву, на Стрелку Васильевского острова и обратно через весь Невский снова к площади Восстания и Московскому вокзалу.
До поезда оставался час, и в голове наконец-то было пусто до степени раскатистого эха. Я знала, что может вылечить мою голову: из сложных мыслей и стресса надо выходить ногами. И когда усталость будет валить с ног – вот тогда ты почувствуешь, что мозг вычищен до скрипа отмытой посуды.
Но только стоило плюхнуться на неудобный стул в зале ожидания, как тут же полезли мысли об отце. Я почувствовала такую острую несправедливость, что его не было в моей жизни, что он отсутствует даже в моих воспоминаниях, а это, наверное, самое важное – воспоминания, а я вот обижаться не могу на него, мама, ведь невозможно обижаться на того, кого совсем не знаешь… Несправедливость, да, мама, несправедливость. Моя жизнь – жизнь без него – сложилась, в общем-то, чего кривить душой, неплохо. Так, во всяком случае, хотелось думать. А какой бы она оказалась, если бы в ней было место отцу? Живому, не мёртвому…
И до нестерпимости в этот самый момент захотелось позвонить маме.