Соавторы

Я подумала, что забавно: никто никогда не предлагает другому остаться любовниками, отказывая в дружбе. А было бы занимательно. И не надо никаких подобающих случаю комментариев, мол, я ценю тебя как партнёра, но дружбы, увы, у нас не получилось, давай останемся просто любовниками… И вот ты сидишь со своим новым другом в кафешке, пьёшь какао с маршмеллоу, и в телефон стучится эсэмэска. «Кто это?» – ревниво спрашивает друг. «Да, так, – отвечаешь ты. – Любовник». «Какой ещё любовник?» – настораживается друг. «Прекрати. – Ты закатываешь глаза. – Ну да, это мой бывший друг, но сейчас между нами ничего нет. Только секс». Друг отхлёбывает какао, смотрит в окно и цедит сквозь зубы: «Не верю я в „просто секс“ между парнем и девчонкой. Особенно с бывшими. Ты лукавишь. Ты хочешь с ним дружить». И тебе нечего возразить. Ты тупо смотришь, как выпуклая капля какао тает на капризной губе друга, сердце твоё ноет, ты берёшь его нежно за руку и тихо произносишь: «С бывшим только секс. Никакой дружбы. Всё давно кончено. Клянусь тебе». И друг успокаивается, оттаивает под твоим взглядом, а у тебя на донышке подсознания теплится: «Чёрт, а ведь предложи сейчас бывший дружбу во время секса, ну… не знаю… не устояла бы».

– У тебя парень есть? – вдруг спросила девушка, рисуя пальцем на стекле петельку.

В сердце сразу запульсировал Мирон.

– Нет. Это стыдно?

Она внимательно посмотрела на меня.

– Завидую тебе. Никто не пьёт твою кровь.

Мы ещё помолчали. Не хотелось ни узнавать имени друг друга, ни копаться в подробностях любовных перипетий. Всё же я попыталась её утешить:

– Перешагни. Отпусти.

Глупые, банальные слова. Как можно перешагнуть, если любишь? Никакие утешения не действуют, если тебя бросили, но девушка вдруг повернулась ко мне всем корпусом, будто я открыла ей невероятную тайну:

– Думаешь?

Я кивнула.

– Если с тобой хочет дружить тот, с кем ты спала, то отношений уже быть не может.

Опять банальность. И снова она посмотрела на меня, как если бы ждала именно этих слов.

– Нет, ну какой идиот!

Я рассмотрела её внимательнее. Девчонка была прекрасной. Под свитером угадывалась красивая высокая грудь, а личико, пусть и заплаканное, с размазанной косметикой, всё равно оставалось красивым, точёным, породистым. Как с такой можно хотеть дружить, было загадкой. Парень, вероятно, и впрямь идиот.

– Мне сложно понять мужчин, я мало в них смыслю. – Я пыталась найти нужные слова, но, как назло, ничего подобающего случаю на ум не приходило. – У меня была такая же ситуация, как у тебя. Мне предложили дружеский секс.

– Смешно, – улыбнулась девушка.

– Смешно, – кивнула я. – А знаешь… в предательстве ведь не важно, парень или девчонка… Я хочу сказать, девчонки тоже предают друг друга. И это не менее больно.

Она не ответила. Мы снова долго молчали, и я заметила, что за окном стало неожиданно темно. Кончилась питерская мыльная белая ночь, мы были уже в московском измерении, где всё на своих местах: ночь – это ночь, в ней темно и правильно, а утро… Да вот же оно, уже занимается, там за шершавыми крышами низеньких домов, над проплывающими мимо языками узких платформ, по бегущим вдаль и вбок ртутным, сверкающим от фонарей рельсовым ниткам.

Я пожелала попутчице поскорей забыть её «дружбопредлагателя» и ушла в вагон, на свою полку. Мы были уже недалеко от Москвы, и народ начинал просыпаться, шуршал пакетами и гремел стаканами. «Не буду спать», – сказала я себе и тут же заснула крепким младенческим сном, и будили меня уже добрые вагонные соседи, когда поезд прибыл на Ленинградский вокзал, – ором в ухо и толчком в плечо.

Я с трудом разлепила глаза, схватила рюкзак, впрыгнула в кеды и вышла на кишащий людьми перрон Москвы. Города, где живёт Мирон. Сейчас я стала на шестьсот пятьдесят километров ближе к нему. Я поискала глазами свою попутчицу и, не найдя её, вдруг подумала: если бы Мирон предложил мне дружбу, я бы согласилась. Только бы не терять его совсем. Потому что тогда это смерть.

* * *

Утренняя Москва встретила меня всполошливо.

«Всполошливость» – точный признак сегодняшнего времени. Признак Москвы. Это смесь суетливости, суетности, нервозности, невозможности довести одно начатое дело до конца, как тут же ты вынужден хвататься за другое. Быстрая реакция на что-то, что требует вдумчивости и осмысления, – а оно уже не нужно, ты уже отреагировал, высказался. Fussy. Всполошливость.

Такое вот впечатление от города, в котором никогда не была. Города, который, несомненно, когда-нибудь смогу полюбить. Может быть, сегодня. Города, где живёт мой любимый человек, и ему здесь хорошо.

Было пасмурно, и мне показалось, что мой первый визит в столицу непременно должен начаться моросью – чтобы мне было легче привыкнуть к ней после Петербурга.