Соавторы

И вдруг раздался сильный грохот за дверью. Мирон повернул голову и чуть ослабил хватку. Миг – и моя ладонь коснулась крыла…

Я рывком выдернула жёсткое длинное перо, сжала его в кулаке и, когда Зверь снова повернулся ко мне, с силой воткнула ему в глаз.

…В один из четырёх глаз, плывущих перед лицом в моей нечёткой картинке мира…

В воздухе вспорхнуло и затанцевало несколько мелких лёгких пёрышек.

…Мне всё, наверное, снится, мама, и это наша бабушка Оля просто выбивает подушки…

Мирон взвыл от боли, прижав ладонь к лицу, и в его зверином крике я услышала, наконец, коду Гайдна. «Поймёшь коду, поймёшь и меня». Не пойму, любимый. Никогда.

Я не заметила, что его рука сжимала нож.

Взмах – и острое акулье рыльце воткнулось мне в живот, туда, где был кенгурушный карман… и…

…И я ничего не почувствовала. Лишь удар под ребро. Меня убили, мама? Так умирают? Вот так???

Мирон орал, держась уже двумя руками за раненый глаз, а я с какой-то блаженной отстранённостью смотрела, как качались в моём теле засаженные в меня два… три ножа…

Я с силой встряхнула головой, чтобы вернулся фокус зрения и схватила тот из ножей, что был посередине. Два других задрожали, как дрожит нагретый солнцем асфальт на горизонте шоссе, три моих руки медленно сошлись в одну. Рывок, и, выдернув с мясом клок материи с кармана комбинезона, нож-акула взлетел, зажатый моей рукой.

Господи, мама… Где у него сердце… Я забыла… Где у человека сердце? Слева? А у Зверя? Справа? Где, мама… Моя героиня Катерина тоже ошиблась.

Справа или слева?

Справа или слева? Мама?!

И мамин голос шепнул: «Справа, детка. У него сердце справа. Но бей посередине».

Я глубоко вздохнула, замахнулась – насколько хватило длины моих рук и всадила нож ровно посередине его груди. Словно крыльями махнула – своими, не бутафорскими.

Нож вошёл в грудь Зверя легко, словно и был предназначен не для моего – для его тела.

Всё произошло так быстро, что мне показалось – пёрышки не успели приземлиться на пол.

Зверь лишь дёрнулся и с хрипом грохнулся на пол. Я закричала так, как не кричала, наверное, никогда.

…Сделать несколько шагов до коридора, потом повернуться – направо или налево – там должна быть дверь на улицу… Направо или налево, мама?

Мне казалось, что я бегу, долго бегу вон из этой ненавистной комнаты, а дверь всё отодвигалась и отодвигалась. Меня качало из стороны в сторону, как на палубе корабля, и лишь запах газа и гари отрезвляли.

Наконец я оказалась в коридоре. Дом издавал стон и треск, удвоенный и утроенный в моей голове.

Что происходит, Маша? Ты же умная, давай, соображай! Куда ползти? Направо или налево? Ведь дом горит, он умирает так же, как только что умирала ты.

Мысль о том, что дом загорелся от взрыва банки краски, а, что ещё вероятнее, – от взрыва газового баллона, придала мне сил. Надо поскорей убираться отсюда. На кухне могут быть ещё баллоны, а взлететь на воздух после всего, что уже произошло со мной, было бы совсем неправильно.

Держась за стену, я наощупь продвигалась к выходу. Сознание снова играло со мной, подкидывая пляшущие образы, и Гайдн в моей голове играл слишком громко.

Передо мной выросли три двери. И все три – железные, с забранными за крюк желудями-жалюзи. Какая из них моя?

Но что же ты, Маша? Не помнишь свой сон? Тот самый сон-наваждение, который снится тебе всю жизнь? Ты просыпаешься всегда на одном и том же моменте: надо толкнуть дверь, за ней свет, за ней спасение. А ты медлишь и никогда тебе не удаётся её открыть. Никогда! Может быть, сейчас тот самый момент, когда ты должна сделать это? Ну же, протяни руку. Ведь сейчас не сон. Открой дверь! Это же так просто! Давай же, Машка!

Раскалённый прямоугольник манил, притягивал. Открой дверь, Маша! За ней воля, свобода. За ней нет маньяков и предательства. За ней нет никого, кто бы тебя обидел. Всю жизнь ты хотела открыть её. Давай же, Машка!!!

Три двери слились в одну. Я сделала к ней шаг и остановилась. Сознание вдруг стало кристально-ясным. В книге непременно бывает так, что если у героя не получается на протяжении всей истории открыть дверь, то в конце он непременно её откроет. Таков закон логики в книжном мире. Форма «рондо», как у Гайдна. Именно этого и ожидает читатель. Тот читатель, который наблюдал за действием всё это время. Он жаждет финала. Давай, Машка, открой дверь!

Я застыла.

И именно потому, что мой гипотетический читатель ждал от меня, что я открою дверь, я… сделала шаг назад.

Потому что это не книга.

Это НЕ КНИГА!

Это ЖИЗНЬ!

Моя жизнь.

Белка вбежала откуда-то справа и, едва бросив на меня взгляд, подлетела к железной двери.

– Мирон!!!

Её крик с хрустом зажевал треск и грохот рушащегося мира.

– Мирон!!!

Она взялась за ручку…

…И я услышала собственный голос:

– Не открывай!!!

Белка рванула дверь на себя, и апельсиновый язык пламени лизнул её по встрёпанным волосам. Второй, третий, четвёртый… Мягкая лапа огня обняла её тонкую фигурку и прижала к огромному полыхающему телу. Белка задёргалась, заплясала, вскидывая руки, как марионетка, и исчезла в пылающей пасти. Дверь качнулась и захлопнулась.