Собачья работа

К счастью, на сей раз все обошлось, хотя всю дорогу домой я нервно вертелась в седле и хваталась за меч при каждом резком звуке, а когда неподалеку неожиданно вспорхнула какая-то птица, вовсе чуть не свалилась и стала объектом насмешек не только Тодора Хаша, но и остальных гайдуков. Особенно осторожны мы были в том месте, где в первый раз увидели дейноха. Тела людей и конские туши убрали, но земля была изрыта копытами, кровь пропитала почву, и место трагедии стало хорошо заметно. Признаться, я вздохнула с облегчением, когда отряд выехал из леса и через поле направился к замку.

Наутро после приезда вскочила рано. По уже укоренившейся привычке заглянула в комнату Витолда – и с удивлением заметила, что она пуста. В постели никого не было, в покоях хозяйничали две служанки.

– Его сиятельства нет, – ответила одна, помоложе. – Он рано встал. И уже ушел.

– Куда?

Девушка пожала плечами. Ответила ее товарка, постарше:

– В этот… как его, студий. Он часто там бывает, – она хихикнула.

Я кивнула и отправилась на поиски. Наверное, не стоило ходить за своим подопечным по пятам, но с другой стороны – не в этом ли состоит работа телохранителя? И потом, однажды он уже оставался в этой студии без присмотра, и дело закончилось ударом по голове. Я должна быть рядом, чтобы в случае чего предотвратить еще одно покушение. Мало ли, что с ним может произойти. Один раз – чуть череп не проломили, другой раз – лоскотухи под воду едва не утянули. А дальше что?

Найдя заветную дверь, тихо постучала:

– Входите, не заперто!

Он никогда не запирался! Это удивительно, учитывая количество покушений! Просто верх доверчивости и безалаберности! Впрочем, человек, который в обычной коряге способен увидеть крылатого оленя, другим быть не может.

Студия представляла собой просторный зал на всю площадь башни, залитый утренним светом. Два из четырех окон были распахнуты настежь и впускали свежий, пряно пахнущий воздух. У стола, стоявшего рядом с ближайшим окном, граф Витолд в одной рубашке, засучив рукава, что-то увлеченно лепил из большого куска желтой глины. На меня из-под взлохмаченной русой челки весело глянули серые глаза:

– А, вот и вы, Дайна! Идите сюда!

Он улыбался, а глаза лучились гордостью и лукавством. Я невольно засмотрелась на его лицо. Вернее, только попыталась, но сразу, наткнувшись на ответный взор, отвела глаза и, чтобы не смущать мужчину и не смущаться самой, скользнула взглядом в низкий вырез рубашки, где на левом плече виднелся удивительно быстро, как на собаке, заживший шрам.

– Вы…

– Я часто встаю рано-рано и прихожу сюда. В утренние часы мне легче работается, – он отер лицо рукавом рубашки, провел по лбу тыльной стороной запястья, оставив на виске грязную полосу. – Полюбуйтесь, какой красавец!

Я подошла ближе. На столе, растопырив передние конечности и присев на задние ноги, как собака, скалил пасть дейнох.

– Работа, конечно, не закончена, это так, эскиз, набросок, – с затаенными гордостью и смущением промолвил князь. – Я хочу послать мужиков к оврагу за глиной. А пока займусь эскизами. Вам нравится?

Я огляделась по сторонам. Десять дней назад, когда искала Витолда, было не до внимательного осмотра. А сейчас все словно открылось в новом свете.

– Вы… художник? – На ближайшем столе обнаружилась давешняя коряга, отмытая от грязи и лишенная остатков коры. А она в самом деле похожа на оленя, расправившего растущие на спине крылья!

– Почти. Сколько себя помню, все время что-то рисовал, лепил из глины, резал по дереву… Отец мне потакал. Считал, что творить лучше, чем бесцельно прожигать жизнь, и называл это – «сбрасывать энергию». Он говорил что таланты у меня от мамы – она вышивала целые картины. Я вам как-нибудь покажу – в покоях отца осталось несколько гобеленов. И в ее бывшей комнате тоже. Правда, она умерла рано, и несколько картин не успела вышить до конца.

Князь прошел к соседнему столу и откинул белое покрывало со стоящего там мраморного бюста молодой женщины. Головка на тонкой шее, две закрученные баранками косы над ушами, какие-то обыкновенные, ничем не примечательные черты лица, покатые плечи – и все.

– Это она?

– Мне было около двух лет, когда она умерла. Я ее совсем не помню. Это я сделал по рассказам отца, – граф погладил кончиками пальцев каменную щеку. – Меня, как еще одного сына, вырастила жена Генриха. А госпожа Мариша – моя кормилица. Я даже какое-то время звал ее мамой. А ваша мать, она…

– Она жива. Была жива, когда я уходила на войну. Отец тоже хотел пойти, но он сломал ногу на охоте – выпал из седла и не смог пойти в конницу. А наш граф Альдемар в кавалерию женщин не берет, даже если они – дочери его шляхтичей. Вот мне и пришлось податься в пехоту.

Вспомнился день, когда я уходила на призывной пункт. Мама бесконечно суетилась, все лезла проверять мои вещи, по пять-шесть раз повторяла одни и те же наставления: «Держи ноги в тепле! Будь осторожна с мужчинами!.. Следи за собой!.. Пиши, не забывай!» Сестры – самой старшей шестнадцать, самой младшей восемь – таращились так, словно впервые видели. Младшие висли на руках, боясь отпустить. Старшие растерянно топтались поблизости, явно не зная, что делать. Отец был горд – и завидовал. Горд тем, что и его семья может послать кого-то на войну – защищать нашу страну. Завидовал – что идет не он и не его сын. Я им писала. Сначала так часто, как только могла. Потом от случая к случаю, иной раз по месяцу откладывая окончание начатого на привале письма. После ранения и операции не черкнула ни строчки. Напишу потом, перед отъездом – предупрежу, что жива и возвращаюсь домой.

Я словно очнулась, услышав шелест пергамента:

– Что?

– Не шевелитесь, – медленно промолвил Витолд, подтягивая к себе лист. – Прошу вас… Так и стойте!

Осторожно скосив глаза, я заметила, как он быстрыми четкими линиями набрасывает на пергаменте мой профиль.

Заскучав и отпросившись, после завтрака решила немного поразмяться. Но в тот день я до заветного уголка на заднем дворе так и не дошла. Выбежав из-за угла, на меня налетела Агнешка. Девочка не разбирала дороги. Ее чудом удалось поймать, и она сгоряча ударила меня кулаком по руке:

– Пусти!

– Что случилось?

Причина паники девочки уже появилась. И почему я не удивилась, увидев Тодора Хаша?

– А ну-ка, иди сюда!

Агнешка проворно нырнула мне за спину, а я заступила рыцарю дорогу:

– Что происходит?

– Ничего особенного. Эта девочка неправильно себя ведет!

– Он сам такой! – наябедничала та.

– Что бы ни произошло, вам не стоит преследовать ребенка!

– Этот ребенок – моя нареченная невеста!

Ого! Вот это да!

– Это правда? – Я покосилась на Агнешку и увидела, что глаза девочки полны слез.

– Я слышала, как дядя Генрих сказал об этом маме, – пролепетала она. – А я не хочу выходить за него замуж! Он старый и противный! Я так маме и сказала, а он… он… а мама сказала… э-э-э…