Собачий рай

Лариса поливала цветы под звуки ревущей из окна электронной музыки.

Завидев Самоварову и Жору, отставила в сторону здоровенную лейку.

– Пришли? Вот молодцы! Щей горяченьких не хотите?

– Не-а, – мотнул головой Жора и поморщился так, что Самоваровой стало неловко.

– С удовольствием! – кивнула она Ларисе. – Жора любит только сосиски, пиццу и сладкое, а я… я бы съела полтарелки.

Войдя в дом, Жора, прижав к груди коробку с конфетами, сразу побежал в комнату Наташи, а Варвара Сергеевна обреченно поплелась на кухню есть чужие щи.

– Варь, ну не томи, – ловко орудуя половником, щебетала Лариса. – Какие новости о покойнике? Опять он мне снился, нехорошо так: стоял один посреди площади с торговыми рядами, как у нас в Шушинке, и был совершенно голый.

– Лариса, дорогая! – сев на табурет, вздохнула Варвара Сергеевна. – Дело такое, что со снами придется проститься. Сны – это работа подсознания, ты просто напугана… Ты впечатлительный и внимательный к деталям человек. А мне как раз нужен такой, как ты, помощник. Дочь Полякова хочет, чтобы я взялась за частное расследование – не убийства, но последнего периода жизни ее отца… Без тебя мне сложно будет справиться.

Глаза Ласкиной, округлившись, заблестели.

– Ой! Я почему-то так и подумала, что тебя привлекут к расследованию. Ты такая… такая крутая!

Самоварова смущенно улыбнулась:

– Не преувеличивай. Расследовать убийство как таковое я не имею права, этим должны заниматься официалы, но дочь хочет получить максимальную информацию о жизни покойного. К сожалению, подобное бывает не так уж редко: когда пропадают или погибают люди, близкие начинают интересоваться ими задним числом. Лариса, наш разговор должен остаться между нами, даже Наташа не должна об этом знать. Это вопрос профессиональной этики, понимаешь?

– Как не понять, – застыв с половником, с которого свешивались ошметки переваренной капусты, кивнула Ласкина. – Само собо-ой… Здесь все вокруг такие сплетники, ты больше никому не рассказывай! – возбужденно шепнула соседка.

Щи оказались вкусными – сваренные на телячьей косточке, щедро присыпанные первой летней зеленью да с мелко порубленным чесночком!

Растроганная доверием Варвары Сергеевны, предвкушая теплую дружбу, Лариса достала под щи из холодильника запотевшую, с наполовину ободранной этикеткой бутылку водочной настойки.

– Давай по полрюмочки! – хлопоча у стола, тарахтела она.

В итоге за «ниочемным» разговором о сложностях нынешней жизни Самоваровой пришлось выпить целых три «полрюмочки».

В голове растеклась приятная слабость, позволившая немного отпустить напряжение последних дней.

– Расскажи еще про Поляковых, – попросила Варвара Сергеевна, когда Лариса, отнеся детям чай и бутерброды, вернулась на кухню с подносом.

– Знаешь, сегодня, проснувшись, я подумала, что преувеличила, когда говорила, будто у них постоянно были попойки. Не так уж часто, скорее по праздникам или, как у многих здесь, – по субботам. Во мне говорила зависть… Не к Полякову, конечно, а к Марте, к ее насыщенной жизни, которая могла быть и у меня, если бы все сложилось иначе. Раздражала она простых людей, понимаешь? Выбешивала своей неутомимой кипучей энергией. Ковид, не ковид – все ей было нипочем. Даже в самый лихой, первый год, когда все ходили по улицам исключительно в масках и антисептиком пакеты с едой поливали, она уже в мае устроила пикник. Все сидят, трясутся по своим норам, а у нее – музыка и гости.

– А кто у них бывал в гостях, не знаешь?

– Понятия не имею. В основном какие-то женщины. Подружки ее, может, коллеги по работе. Но были и мужчины. Судя по машинам, – обычные люди, не богачи. Пару раз я кого-то даже видела – люди как люди.

– А возраст?

– За пятьдесят и моложе.

– А дочь?

– Я видела ее лишь пару раз, да и то когда она садилась в свою наполированную машину. Вроде «вольво», и ездит она с водителем.

– А когда Марту хоронили? Поминки здесь были, не знаешь?

– Мы с Наташей в тот день в город на плановый осмотр ездили. Валентина из желтого дома говорила, тихо у них все дни было… Странные они все же были люди, – крутя в руке стопку, вздыхала Лариса. – Он часто кричал и на помощника, и на нее. Я, бывало, мимо проходила, слышала… Недобрый он был, недобрый…

– После похорон Поляков отсюда не уезжал?

– Сначала не видно его было совсем, но машина у ворот стояла. И Ваник старый туда-сюда по участку – с участка шастал, как обычно, прибирался. А вскоре наш генерал начал чудить: выходил за калитку и шлялся по проселочной дороге, уходил в лес. Он был не агрессивен, головой кивал – здоровался, ни к кому не приставал, вроде бы даже пьян не был. Валентина сказала, у него тяжелая депрессия в связи с утратой жены. Оно-то понятно, вот только зачем было по поселку шататься и людей своим видом смущать?

– Сама встречала его?

– Пару раз.

– Жалела?