Собачий рай

– Кроме игры в карты с чужими циничными мужиками есть еще масса способов получить адреналин.

– Да-да. Теперь, вместо трех некогда знаменитых «ка» немецкой женщины – «Kinder, Kirche, Küche» – образовались три новых, бесполых и актуальных «эс» – спорт, самореализация и секс.

Последнее слово, вновь болезненно усмехнувшись, она подчеркнула особо.

– Именно, – выдавил из себя подобие улыбки Поляков. Вот уже три месяца, как он, из-за постоянных истерик и недомоганий Марты, не покупал себе проституток. – А мужа-то, я так понимаю, у вас нет!

– Почему же? Есть. И даже ребенок, представьте, есть.

Поляков не захотел развивать эту тему – какое ему, в конце концов, дело до личной жизни этой не первой свежести эмансипированной девицы?

В салоне едва слышно пела Пугачева забытую песню о трех счастливых днях.

Покрутив на панели черный кружок, он сменил радиостанцию, подумав о том, что в тот год, когда эта песня стала хитом, этой скандальной девки, возможно, еще не было на свете.

Попав на какой-то джаз, он чуть прибавил громкость.

Жила она в отдаленном от центра районе, в старой, сталинской постройки многоподъездной пятиэтажке с арочными, с лепниной, проходами.

Поляков, чертыхаясь про себя, с трудом припарковался на дорожке, с двух сторон которой жались впритирку друг к дружке брошенные на ночь жильцами дома машины.

Перед тем как проститься, Агата вдруг вся разом как-то вытянулась и подобралась, словно хотела не выйти, а, коснувшись ногами земли, вылететь вон.

– Увидимся у Швыдковского в следующую субботу, – приоткрыв дверцу, с вызовом сказала она.

А затем действительно не вышла – а, подобно пушинке, выпорхнула из его не новой, но не кредитной машины, подаренной дочерью на день рождения четыре года назад.

Он хотел поскорее тронуться, но совершил третью за этот вечер глупость – принялся глядеть в ее удаляющуюся тонкую и хрупкую и вместе с тем казавшуюся очень сильной из-за хорошей осанки спину.

А она, успев сделать несколько невесомых шагов по направлению к подъезду, остановилась и оглянулась.

Поймав сквозь стекло его взгляд, развернулась и полетела обратно.

Он зашарил взглядом по опустевшему сиденью в тщетной надежде отыскать, что же она могла забыть.

Распахнулась дверца, и в салон авто, успевшего пропитаться пудровыми духами, ворвался прохладный, пьянящий запах апреля.

– Если будет на то желание, договорим о жизни в ближайший четверг. Улица Гарибальди, дом N, после семи вечера.

Поляков неопределенно кивнул, спрятал голову в плечи и выжал педаль газа.

На ближайшем светофоре здоровенный парень в черной синтетической куртке и трениках, двигаясь по пешеходному переходу, тащил под локоть упиравшуюся худенькую низкорослую девчушку. Девчушка пыталась укусить парня за плечо, он же, глядя перед собой, уворачивался, а как только они пересекли проезжую часть, остановился и дал ей, наотмашь, затрещину.

«И ничего-то в Средневековье не меняется», – отозвалось в голове Полякова тягучим голосом Марты.

Рука потянулась к черному кружку на панели и начала его машинально, по часовой стрелке, вращать.

– «Бог просто устал нас любить…» [4] – ответил на незаданный вопрос голосом Васильева пустынный, слегка подернутый туманом, раскинувшийся перед ним проспект.

Отдаляясь от дома Агаты, дома, так похожего на тот, где он прожил в С-ре первые несколько лет с женой – с низкими окнами первых этажей, одним своим видом отчего-то напоминавших ему присевших майской ночью в кустиках счастливых пьяненьких девчонок; дома с высокими потолками и слишком узкими коридорами, плотно заставленными мебелью бережливыми людьми и узкими же длинными сортирами; дома с загаженными и прокуренными лестничными пролетами, а еще – с шептавшими о чем-то тополями и липами, немыми свидетелями настоящей, неведомой безупречным инстаграмовым людям, страсти.

Разогнавшись на пустом проспекте, он ощутил сквозняк – покурив, мерзавка не удосужилась закрыть окно.

Трепля за душу, холодный апрельский ветерок выплевывал в засыпающий город иллюзию счастья.

Всю оставшуюся дорогу до дома он ощущал одну только глубочайшую, высасывавшую его до донышка тоску.

5

– Я получила необходимую информацию и приняла решение. Готова с вами сотрудничать, – после долгих уговоров заняв Жору чтением «Трех толстяков», обнаруженных в одном из чуланов, говорила Самоварова. – Но есть условия.

– Я вас слушаю, – голос Надежды Романовны был спокоен и полон прежней уверенности.

А ведь эта женщина меньше чем месяц назад осиротела. Правда, что-то, помимо ее навязчивого желания выяснить «правду про отца», подсказывало: за панцирем спокойствия бушуют нешуточные страсти.

– Мне нужно осмотреть дом. Помимо этого, неплохо было бы получить, разумеется с вашего письменного согласия, доступ к бумагам и документам. У отца был компьютер?

– Компьютеров в доме не было: принципиальная позиция отца. Планшет был только у матери. Отец пользовался старым смартфоном, но его забрали следователи.

– А планшет вашей матери они тоже забрали?

– Нет, я увезла его в день ее похорон.

– Зачем?

– Считайте, на память.

– Вы что-нибудь в нем искали? Удаляли?