Роман узнал в хоре поющих, игнорирующих мелкий, колючий дождь, хмельной голос матери.
Агата открыла дверцу.
Дохнуло пудрой и прохладным апрельским ветром.
– Роман Аркадьевич, – не став садиться, нагнулась она над сиденьем, – нам надо поговорить. Ты должен понимать, я пришла не на свидание, я лишь хочу обозначить: между нами ничего нет и быть не может. Я не жалею, но это была случайность. Я…
Он перегнулся через пассажирское сиденье и схватил ее за руку:
– Не слишком ли много «я»?
Обернувшись на пустую дорогу поселка, она, поддавшись его напору, села в машину.
– Роман Аркадьевич… я…
Он закрыл ее скверный рот горячим поцелуем.
15
– Сереж, одного не понимаю: зачем убийце, перед тем как выстрелить, нужно было его избивать? Отнюдь не кулаком… При осмотре трупа я определила, что удары наносились тяжелым предметом, не исключено, что найденным в бане молотком, серия довольно сильных ударов с близкого расстояния. На молотке, если верить дочери Полякова, остались только отпечатки покойного. А если били в перчатках? Выходит, пытали. Значит, он знал что-то, что нужно было убийце. Дело явно в его прошлом. Дочь призналась: в последние годы покойный путался с проститутками, но делал это аккуратно. Уверена, он не стал бы ни с кем из них сближаться, тем более – откровенничать… И еще: я нашла в его столе блокнот, на который официалы, похоже, не обратили внимания. Подозреваю, что покойный по субботам играл. Человек его поколения и его склада характера, скорее всего, будет играть преферанс.
Выпалив последнюю фразу, Варвара Сергеевна удивилась сказанному – она была даже немногим старше покойного, но по-прежнему не ощущала своего возраста. Он напоминал о себе лишь изредка – в основном в таких вынужденных, ворвавшихся в жизнь обстоятельствах, реже – из-за состояния здоровья.
Но в данном случае ментальная (как она не любила это нынешнее слово-фетиш!) близость к покойному играла ей на руку – понять человека одной с тобой эпохи проще, чем представителя другого поколения.
– Варь, напомню, тебе поставлена другая задача: восстановить картину его жизни, а не искать в обход следствия убийцу. Свяжись с его бывшим коллегой, Тушинским. Я уже выслал тебе его скайп.
Никитин нажал отбой.
Скрипнула и распахнулась дверь дома.
На террасе показался заспанный доктор.
– Господи, ты хоть что-нибудь ела? – поморщился он, взглянув на клубившееся под потолком сизое облако, затем перевел взгляд на чашку кофе, стоявшую на перилах террасы.
– Да, яблоко надкусила, – натужно улыбнулась она.
Вечером, после того как Жора, получив очередную порцию сказки про Лаврентия, уснул, она приняла душ и попыталась немного почитать под мирное сопение рано заснувшего доктора.
Фантазии модного писателя-пророка о грядущем чипованном мире не усваивались сознанием, все мысли крутились вокруг покойного генерала.
Промаявшись почти до рассвета, Варвара Сергеевна теперь представляла себе все, что знала и видела: встречу с убитым, его взгляд, слова, интонацию голоса, выражение лица, одежду. Она бродила вместе с ним по опустевшему дому, садилась в кабинете в его кресло, залезала в ящики стола, доставала блокнот с пометками и коробку с цветными карандашами. Спускалась в подвал, открывала сейф и гладила ствол исчезнувшего ружья.
Лежала на супружеской кровати – то на стороне Марты, где с тумбочки то ли вопросом, то ли укором глядела на нее Божья Матерь, то на стороне генерала – у окна, рядом с пустой тумбочкой, в ящичке которой нашлись только пачка нормализующих давление таблеток и шариковая ручка.
Ни книги, ни забытой записки, ни еще каких-то говорящих мелочей…
Так живут те, кто остановился в гостинице или чужом доме на пару ночей.
Покойный прожил в своем почти семь лет.
Вещи в шкафу – темных или серых оттенков: свитера, брюки, куртки; все практичное: не ширпотреб, но и без пафоса.
К Варваре Сергеевне прицепилась мысль: что, если в его жизни были не только юные проститутки на квартире дочери?
Что, если у него был еще какой-то тайный дом?
Все мы проживаем несколько жизней.
И только отойдя по времени от пестрых картинок событий, получаем способность «разделять в неделимом».
У самой Самоваровой их было как минимум три: та, что была до Никитина, пережитая рядом с ним – царапающая до шрамов и окрыляющая, и нынешняя, спокойная и сытая жизнь с Валерой.
А что с Поляковым? Неужто только Марта?
Что-то об этом мог знать Тушинский, который на протяжении пяти лет в лихие девяностые трудился бок о бок с Поляковым.
– Я сейчас приготовлю завтрак, а потом мы можем пойти втроем в лес по ягоды.
Лицо доктора, с замятиной от подушки на щеке, выразило крайнюю степень удивления.
– Варь… Если ты про землянику, наш ближний лес – не лучшее место.
– Что ж… Пойдем в другой, – не думая про ягоды, предлагала она.