Собака Баскервилей из села Кукуево

— Борисыч, — мне удалось первым обрести дар речи, — в каком смысле «висит»? И где «там»?

— Ну так, эт… там висит… в милиции, эт, на доске… фотография его.

Кабинет снова ожил. Зосимыч задал вопрос, тётка негромко затараторила ему что-то.

— Так. Где висит, я понял. Что висит — тоже. Теперь объясни, что за милиционер? — ласковым голосом медленно задал очередной вопрос я.

Борисыч задумался на минуту и сумел-таки выстроить фразу:

— Ну, вы меня тогда, эт… спрашивали еще… А потом записали, какой милиционер ещё потом приезжал, эт… в день убийства. А я, эт… выходил щас, а он там, эт… на стенде. Я и подумал, эт… может надо вам сказать.

Вау! Борисыч-то у нас просто молодец — опознал того самого милиционера, искавшего в день убийства непонятный предмет на месте преступления многим позже отъезда опергруппы. Я поблагодарил за проявленную бдительность сторожа-дворника, и попросил сейчас же показать мне, где висит фото. Мы вышли из подъезда прокуратуры, повернули за угол и вошли в двери райотдела милиции. Там, напротив проходной с дежурным сержантом висела огромная доска почета, на одну из фотографий которой уверенно ткнул грязным пальцем Борисыч. С крупной цветной фотографии на нас строго и укоризненно смотрел капитан Мерецков.

— Ты же на допросе говорил «среднего роста»? — удивленно спросил я сторожа-дворника.

— Так, эт… среднего и есть, — важно кивнул Борисыч, едва достававший мне до плеча, — эт… командир, меня ж тока выпустили, трубы горят. Дай на пиво, а?

Может это и неправильно, но я протянул корыстному дворнику-сторожу мятую купюру.

С одной стороны, то, что это оказался капитан Мерецков, меня как-то особо и не удивило, он входил в круг теоретических подозреваемых. С другой стороны, это мало что мне проясняло и самое скверное было то, что, по словам Зосимыча, он еще в пятницу исчез. Как будто предвидел. А объявить розыск милиционера на основании только того, что он во внеурочное время осматривал место происшествия, хоть и не по своему делу, это просто смешно, понятно и без прокурора.

В задумчивости я вернулся в кабинет и обнаружил сидящую перед своим столом старушку Аполлинарию, ту самую, которой мы с Катей недавно вернули её зверьё.

— Мои кош… ш… шки! — радостно приветствовала меня посетительница.

И кто её только из дома выпустил в такой мороз? Хотя, она, наверное, одна живет, раз умудрилась влипнуть в квартирную аферу. На старушке было надето старое вылезшее пальто с меховым воротником и немыслимой формы меховая же в прошлом шапка. Вид меха идентифицировать не представлялось возможным. Старушка сидела прямо, опираясь на палку-клюку и сжимая в руках древнюю, под стать гардеробу, сумку. Смотрела она на меня, казалось, не мигая, и больше напоминала манекен или музейный экспонат, чем реального живого человека.

— Бабуля, — я уже, как всегда, забыл её отчество, — мы же вам вернули ваших кошечек. Они что, опять пропали?

Последняя фраза напугала меня самого. Если это так, старушка будет до скончания века ходить за мной как за единственно возможным спасителем кошек, и в таком случае, неизвестно, чей век у нас с ней окажется короче. Типун мне, дураку, на язык, конечно.

— Кош… ш… шки в порядке. У них все хор-рош… шо! — успокоила меня Аполлинария. — Я приш… ш… шла вас поблагодарить.

— Что вы, не стоило, — от удивления я вспомнил старушкино отчество, — не надо бы вам ходить одной в такой холод, Аполлинария Захаровна.

У самой Аполлинарии Захаровны было на этот счет другое мнение:

— Ну ш…ш…што вы! Вы ш…ш…ше их наш… ш… шли. Теперь они со мной, мои кош… ш… шки! Я пришла подарить вам вот ш…ш…то! — старушка дрожащими руками раскрыла сумочку и, выудив оттуда два предмета, положила на стол передо мной.

— Девуш… ш… шка Катя приходила ко мне и рассказала, ш…ш…што вы наш… ш… шли моих кош… ш… шек. У меня сохранились кое-какие вещ… щ… щи, мне они уш… ш… ше не нуж… ш… шны. Примите на долгую память вам с Катей обо мне и моих кош… ш… ках.

Передо мной лежали две старинные вещицы — антикварного вида изрядно потёртые портсигар и женская брошь. Очевидно, первый подарок предназначался для меня, а второй для Кати. Пока я бормотал какие-то вежливые слова, одновременно пытаясь отказаться от неожиданного подарка и не обидеть трогательную Аполлинарию, старушка довольно бодро для своего возраста поднялась на ноги и театрально откланялась. Мне показалось правильным проводить её и попытаться по дороге деликатно вернуть подарки, но, как назло, меня вызвал прокурор. Его голос в телефонной трубке не предвещал ничего хорошего.