Собака по имени Лада

Днём в четверг, когда настроение у Дмитрия Александровича только-только пошло вверх, совершенно не ко времени заявилась Евгения. Она что-то весело проговорила Ирочке, положив ей на стол, как обычно, шоколадку, и по-хозяйски вошла в кабинет отца.

– Привет, папочка, – заявила с порога и быстро прошла к столу, чтобы его поцеловать. – Я соскучилась. Век тебя не видела.

– Что ты себе позволяешь, Женя? – слегка возмутился он. – Я же здесь работаю, не развлекаюсь.

– Так тебя по выходным дома не поймать, всё пропадаешь где-то, и никто не знает, где тебя найти.

Она улыбалась, но глаза были настороженные.

– А я скоро и вовсе надолго исчезну, – необдуманно заявил он. – В далёкие края на отдых подамся.

– С ней? – взвилась ракетой Евгения. – С этой тварью, что хочет прибрать к рукам и тебя и твой дом?

Он опешил в первый момент, а потом так и взорвался гневом.

– Не смей! – громко и страшно закричал он. – Не смей говорить…

Он крепко стукнул кулаком по столу и вдруг, ухватившись за грудь, стал заваливаться на бок.

– Папа! Папочка! – отчаянно закричала Евгения, пытаясь подхватить тяжёлое тело отца.

В кабинет влетела испуганная Ирочка, за ней ураганом ворвался Игорь.

– Уйдите, Женя! – на ходу крикнул он. – Вы уже сделали всё, что смогли.

И успел подхватить готовое упасть тело шефа. Поднялась несусветная суматоха. Вызвали скорую. Медики появились очень быстро. Мгновенно оценили обстановку и погрузили тело Дмитрия Александровича на носилки.

– Скорей, – приговаривал молодой безусый доктор, – скорей, может быть, ещё успеем.

Со скорой в больницу уехал Игорь. Растерянная Евгения так и осталась стоять возле стола. Не она была главной для отца в тяжёлую и смертельно опасную для него минуту.

А двумя часами позднее Лине позвонила в край расстроенная Наташа.

– Ты держись, Лина, – хлюпая носом, проговорили она в трубку, – но новости хуже некуда.

– Дима? – вскинулась Лина, холодея.

– Инфаркт, – через силу проговорила собеседница, – врач сказал, тяжёлый.

И она, захлёбываясь слезами, отключилась.

А на другом конце провода Лина, окаменевшая от горя, долго смотрела в одну точку ничего не видящими глазами, а потом упала на диван и зашлась тяжёлыми, не дающими облегчения слезами.

Утром она, вся опухшая и бледная, как стенка, прибежала в больницу. Но к Диме её не пустили.

– Это очень тяжёлый больной, – заявила ей дежурная медсестра, – к нему только близких родственников пускают.

Потом взглянула на зарёванную женщину и не удержалась от вопроса:

– А вы кто же ему будете?

– Я люблю его, – тихо проговорила Лина.

Глаза женщины смягчились.

– Понимаю, дорогая, – сочувственно проговорила она, – но не в моей власти что-либо изменить.

Лина плохо помнила, как прошёл день. Вечером она позвонила Наташе:

– Как Дима? Игорь ведь был там? А меня не пустили.

– Был, конечно. Состояние остаётся тяжёлым. А эти гадюки чёрные потребовали от врача, чтобы тебя ни в коем случае к нему не пускали. Это ты, сказали, довела его до инфаркта.

– ……… – тихо пробормотала Лина, не удержавшись. – Вот уж на самом деле гадюки.

– Но ты не расстраивайся, девочка, Игорь сегодня вечером пойдёт туда. Там знакомый ему врач дежурить будет. Игорь ему всё объяснит. И. если только можно будет, тебя пропустят. Ты будь готова на всякий случай.

Она, конечно же, была готова, и просидела там, в укромном уголке весь вечер, и её пропустили.

– Пять минут, не больше, – строго сказал доктор, – просто он вас очень видеть хочет.

Дмитрий Александрович, бледный до синевы, лежал на больничной койке совершенно беспомощный, весь обмотанный проводами, и с иголками, торчащими из-под ключицы. Но когда Лина подошла ближе, бледная улыбка появилась на пересохших губах.

– Ты пришла, – тихо и с явным усилием проговорил он, – хорошо! Мне надо сказать…

Он остановился, собираясь с силами.

– Ты… ты меня прости. Я тебя любил. Ты единственная могла сделать меня счастливым… Я виноват, Лина. Прости!

– Дима! Димочка!

Лина хотела кинуться к нему, но её оттянули.

– Он потерял сознание, – прошептала ей медсестра, – пойдёмте скорей, здесь нельзя оставаться.

Вокруг неподвижного тела засуетились медики, что-то кололи, что-то подключали, и, наконец, дверь отделила её от всего этого кошмара и от Димы.

Как добралась домой, не помнила. Ночь провела в полубессознательном состоянии, слёз, казалось бы, больше и взять неоткуда, а они всё лились и лились, мешая смотреть, мешая даже дышать. А рано утром снова позволила Наташа.

– Всё, Лина, его больше нет, – голос звучал хрипло и незнакомо, – умер сегодня перед рассветом, так и не придя больше в сознание. Врач говорит, последние слова он сказал тебе.

И всегда сдержанная Наташа разрыдалась в голос, не в силах больше сдерживаться.

Для Лины, что называется, померк белый свет.